Эмансипированные женщины

Прус Болеслав

— Вчера, например, у Владиславов меня уверяли, что Стефан будет управлять своим собственным сахарным заводом. Отчего же, — ответила я, — вы не назначите его сразу домоуправляющим или конюхом?

— Вам, тетя, сказали правду, — снова прервал ее Сольский, — я уже руковожу подготовкой планов завода.

— О боже! — воскликнула тетя Габриэля, устремив глаза к небу. Затем она спросила у Ады, можно ли при этой «барышне» говорить по-французски, так как при слугах не все скажешь по-польски. Получив утвердительный ответ, она стала разглагольствовать о том, что образ жизни, который ведут сейчас Сольские, крайне удивляет свет.

О том, что отношения Стефана с панной Норской, брата которой не плохо принимают в обществе, дают повод для двусмысленных улыбок. И о том, что Стефану следовало бы жениться, хотя бы ради сестры. Жениться ему тем легче, что в обществе есть несколько прекрасных партий, и Стефан может рассчитывать, что предложение с радостью будет принято, несмотря на его чудачества, а быть может, даже благодаря его чудачествам.

— Стефан, — закончила тетя Габриэля, — пользуется славой волокиты, что в глазах светских дам придает ему очарование.

— А есть ли деньги у невест, которых я очаровал? — спросил Сольский.

— О других я бы и толковать не стала! — воскликнула тетя Габриэля. — Все они с именем и с деньгами, все красавицы, и все-таки многим бедняжкам грозит опасность остаться в старых девах только потому, что мужчины охотно ищут привязанностей вне своего круга.

Обед кончился, а за десертом лакей вполголоса доложил Аде, что панне Бжеской привезли вещи и письма. Одно письмо с деньгами было от пани Коркович, другое от девочек.

За кофе Ада, да и пан Стефан с тетей Габриэлей уговорили Мадзю не стесняться и просмотреть письма, которые могли быть и важными. То краснея, то бледнея, читала Мадзя эти письма. Сольский, украдкой следивший за нею, заметил, что грудь девушки вздымается все выше, губы дрожат и она с трудом удерживает слезы.

«Кто умеет читать так письма своих учениц, не может быть злым человеком, — подумал он. — Разве только если это дерзкие письма».

— Ну как? — спросила Ада.

— Ничего. Хотя, знаешь, Ада, мне все-таки придется сходить к ним, — ответила Мадзя, не поднимая глаз, из которых вдруг неудержимо покатились слезы.

— Но не сегодня, милочка?

— Когда хочешь, золотко, — тихо промолвила Мадзя. Она уже не могла сдержаться и выбежала из комнаты.

Оба лакея скромно отвернулись к окну, а тетя Габриэля пожала плечами.

— Знаешь, Ада, — воскликнула она, — среди этих барышень ты могла бы найти подругу повеселей. Может, только тебе нравится смотреть на нервные припадки. Но тогда я напрасно скрываю свои страдания.

— Тетя, — с непривычной серьезностью заметил Сольский, — эти слезы дороже наших брильянтов.

— Ты меня удивляешь, Стефан, — удивилась тетя Габриэля. — Я каждый день проливаю реки слез…

— Ее, видно, очень огорчила разлука с ученицами, — вмешалась Ада.

— Ну что ж, вместо того чтобы плакать, пусть возвращается к ним, — сказала тетя Габриэля тоном, разрешающим все сомнения как физического, так и метафизического свойства.

Сольский забарабанил пальцами по столу.

— Ах, тетя, тетя! — воскликнул он. — Вы даже не догадываетесь, какое прекрасное зрелище мы наблюдали в эту минуту. Скажите сами, плакал ли кто-нибудь, жалея вас, Аду или меня, да еще такими неподдельными слезами? Никто никогда, хотя мы никому не нанесли обиды. И быть может, поэтому нам приходится проливать реки слез над вымышленными страданьями. Скажи, Ада, любил ли кто-нибудь нас

так, как панна Бжеская своих учениц?

— Вот видишь, а ты мне не верил! — ответила сестра.

— Благословен тот день, — с волнением говорил Сольский, — благословен тот день, когда эта девушка вошла в наш дом. — Мы увидим картины, — прибавил он с иронией, — более величественные, чем северное сияние и восход солнца на Риги…

— Ты меня возмущаешь, Стефан! — сложив руки, сказала тетя Габриэля. — Говоришь, как влюбленный. Точь-в-точь, как после первой прогулки с этой, ну как ее?.. с панной Норской.

— Э, что там панна Норская! — сердито бросил Сольский.

— Ах, вот как! Понятно! Король умер, да здравствует король! Можно вставать, — закончила тетка.

Разговор велся на французском языке, и лакеи делали вид, что решительно ничего не понимают. Тем не менее с этих пор все слуги при встрече с Мадзей стали низко ей кланяться.

— Наши господа, — говорил на кухне один из лакеев, — любят в доме новую потеху.

— Забудут и эту, — промолвил старый камердинер.

— Да, но каких денег она будет стоить? — вмешался повар. — За те, которые господа потратили на Норских, я бы купил три таких ресторана, как в Европейской гостинице. Волк не сожрет столько, сколько баба! А стоит ли она этого? Уж мы-то лучше знаем, пан Юзеф…

Камердинер покачал седой головой.

— Вам на это жаловаться не приходится, — медленно сказал он. — От одной Евы столько родилось людей, что всем поварам хватит на выпивку, пока их не побьют каменьями…

Глава одиннадцатая

В новой роли

Так Мадзя поселилась в доме Сольских. Все, кроме тети Габриэли, которая отказывалась понять, как можно водить дружбу с «этими барышнями», хорошо относились к ней. Ада горячо любила ее, слуги наперебой оказывали ей услуги, а властелина этого царства, пана Сольского, как мальчишку на качелях, бросало из одной крайности в другую: он то молился на Мадзю, как на божество, то переставал верить женской половине рода человеческого.

Однако Мадзю в новых условиях не покидала тревога. Ночью она не могла спать на резной кровати, а когда ей случалось вздремнуть, она всякий раз пробуждалась оттого, что ей чудилось, будто у нее нет крыши над головой и она блуждает по улицам города.

С четырех часов утра она не могла сомкнуть глаза, но когда около семи часов входила горничная, притворялась спящей. Ей было стыдно, что эта изысканная барышня должна чистить ее бедное платьице.

После первого завтрака в комнате Ады Мадзя отправилась к Корковичам, где ей был оказан восторженный прием. Пани Коркович разрыдалась, девочки плакали еще со вчерашнего дня, а пан Коркович, который за час до прихода Мадзи вернулся из деревни, пожал ей руку и сказал своим грубым голосом:

— Хотел бы я, чтобы вы были не гувернанткой у меня в доме, а невесткой, невестку у меня никто бы не отнял.

Пани Коркович жалобно вздохнула. За истекшие полсуток она потеряла надежду женить сына на Аде Сольской, зато много думала о другом деле.

— Панна Магдалена, — спросила она среди поцелуев, — эти Струси, о которых вчера говорили Сольские, наверно, иностранцы?

— Нет, сударыня, это польский род.

— Я так и думала. Ну, а мой муж родом из Германии, там они звались Пропфенбергами. И только Нантский эдикт вынудил их…