Эмигрань такая
Шрифт:
По возвращении в Союз Советских Социалистических Республик я встретилась с подругами. Мы продумали в деталях приключение одинокой женщины, меня, в арабской стране и вынесли окончательное решение: УЕХАТЬ.
И я решила покинуть СССР. Окунулась туда, где меня пожирали глазами за мое женское начало и мужской характер.
О боже, как же было страшно! Но это надо было вспомнить, чтобы она, память, осталась просто памятью.
АНГЛИЯ (4 ГОДА ДО ТОГО, КАК)
Зима. Дубай. Я уже отправила в Англию двадцатифутовый контейнер с мебелью, летней одеждой, духами и сумками
Кот Смокин с паспортом уехал в секцию «Карго» и ждал своего часа отправления (как он его ждал, я не знаю, могу только догадываться), я же ждала в зимнем Дубае посадки на свой восьмичасовой рейс на туманный остров. Почему он туманный, до сих пор не пойму. Туманы в Англии вообще очень редко. Ну, это отступление от темы. А так…
Декабрь. Англия. Самолет приземлился не там, где мне этого хотелось. Ну да ладно, слава богу, что он вообще сел.
– Где тут у вас кошек выдают из багажа? – с панически пересушенным горлом доставала я расспросами людей за стойкой с надписью: «Если вам нужно такси». Ноги мои нетвердо стояли на 15-сантиметровых каблуках, и в голове все путалось от беспокойства за моего человекоподобного кота. Сотрудник с жалостью посмотрел в мои вытаращенные глаза и отправил меня за соседнюю стойку. Не очень длинные мои ноги на очень высоких каблуках спотыкались от высоты и усталости (8 часов лёта), красота поблекла, и не только в моих зрачках. В итоге, скитаясь от стойки к стойке, что сравнимо с болтающейся кожурой банана в мужских руках, я получила ответ.
Черный «мерседес», предназначавшийся пассажирам класса «первый» от компании «Эмиратс», отвез меня к пункту выдачи животных и уехал. В обязанности водителя не входило ждать клиентов у приемника, так что добираться до дома свекрови, где меня ждал мой муж, мне пришлось на такси (таки пригодилась стойка с надписью).
Смокин через четыре часа ожидания появился вымытым, надушенным и что-то пищал от негодования. Я тоже пищала, но про себя.
– Вам куда, мадам? – озадачил меня риторическим вопросом водитель такси с нескромным индийским акцентом, загрузив мои чемоданы.
– Подождите, я не помню, – засуетилась я и трясущимися от смущения руками стала искать в загруженной подарочными конфетами и духами из дьюти-фри сумке адрес своего последнего пункта назначения.
Машина тронулась.
Чужая земля, чужой дом, не свои люди. Голосовые связки требовали кофе, ноги – тапочек, тело – домашнего халата, а голова – признания меня своей в чужом мире.
«Добро пожаловать». Желтая дверь открылась. Я стояла в прихожей, выпучив уставшие глаза на цветную надпись, которая гирляндой из флажков свисала от одной стены к другой. Женщина с седыми волосами, коротко подстриженная, в темно-синих отглаженных брюках стояла на пороге. Это была моя свекровь. Мой муж радостными глазами смотрел на Смокина и трясущимися руками обнимал меня. На бледном и похудевшем его лице глаза сверкали первый раз за долгое время. Свекровь меня обняла, умело показывая всеми своими морщинами радость (которая мне тогда казалась по-настоящему искренней) от моего прибытия
– Мама приготовила курицу в белом соусе, ты когда хочешь сесть за стол? – спросил меня муж. – Я голодный, – констатировал он факт, не оставляя мне выбора.
– Тогда сейчас. Только сначала кофе.
– С молоком или без? – не унимался муж в своем желании сделать меня счастливой в несчастливом доме и затянулся из астматического баллончика.
– Какая разница, с чем его пить.
Мне действительно было безразлично, а ему нужны были точные инструкции, дабы не навлечь суматоху в и без того имеющуюся неразбериху в его смышленой голове.
Круглый стол, застеленный белой глаженой скатертью с вкрапленными в нее зверюшками, был накрыт тарелками, вилками, ножами и куриными ляжками в белом винном соусе. Соус свекровь покупала в консервной банке, затем разливала его по тарелкам, и он стекал с куриных бедер. За столом все ели молча, и только мои слова нарушали тишину. И еще где-то там, глубоко, на другом, на непонятном уровне сознания трапезу нарушало какое-то беспокоящее меня чувство. Это было чувство раздражения, которое мне не хотелось осознавать, но я его ощущала, и оно начало тихонечко негодовать (вне моего участия).
Смокин скромно сидел в коридоре. Аппетита у него не было. Он рассматривал и обнюхивал прихожую, украшенную флажками из бумажных букв. Словесные знаки были отпечатаны на тонкой прозрачной бумаге, при малейшем выдохе они колыхались, и казалось, что вот-вот растают, превратившись в цветное месиво из красок и чувств.
Желто-красно-зеленые буквы, выстроенные в «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ», были просто бумажными буквами. От них не пахло домом, и они не светились уютом.
СВЕКРОВКИН ДОМ
Лиза, свекровь моя, была (хотя она и сейчас, может быть, есть) женщина быстрых движений. Ее тапочки слышно стучали по настеленным коврам, и громкое дыхание будоражило задумавшиеся головы. При каждом движении тела, наклоне вправо-вверх-вниз-влево она на вдохе молчала, а выдох сопровождала жалобно трепещущими звуками и словами. «О боже» не входило в ее лексикон, несмотря на то что женщина она была крещеная, вот только не верующая. В свои английские 70 лет она делала мелкую химию на седые волосы – на дому, с вызовом мастера, и коротко подстригалась. Дама она была тихая, говорила мало. Говорили ее тело, вздохи «ахи-охи» и лицо. От нее пахло хлоркой, злостью, лавандой и постоянными обидами.
«Опять этот скверный дождь», – ворчала она, передвигая тапками по коридору, волоча их с умышленным намерением. «Да, опять дождь», – поддакивала я и, не прибавляя прилагательных, уходила в отведенную нам комнату.
Дом Лизы представлял из себя бунгало из четырех комнат плюс ухоженный сад и гараж. Большую часть своего времени свекровь проводила в комнате с раздвижными дверями, выходящую на веранду, устеленную деревянными досками. На стекле двери заглавными буквами было написано: «ОСТОРОЖНО СКОЛЬЗКО». При частых дождях приподнятая площадка наполнялась водой. Откачать воду было невозможно, если только разобрать веранду и построить заново. Поэтому оставалось надеяться на солнечные дни. Но зачем ей надо было оставлять для себя напоминающую записку – для меня было загадкой. Спросить ее я не осмеливалась, да, наверное, мне это было не так уж интересно. Хотя это было забавно.