Эмигрань такая
Шрифт:
После работы Алекс снимал черную униформу и плелся на кухню кушать по маминому расписанию. Мама была довольна своим распорядком дня и всеми, кто его соблюдал.
Не по-английски снежный декабрь проходил неторопливо. Торопиться было ему (декабрю) некуда, у него было время. Времени не было у меня. Три недели безработного существования и каждодневного пребывания один на один с моей свекровью уничтожили все мои годами выработанные привычки: утром – душ, ресницы, деловая одежда, офис; днем – офис, клиенты-пациенты, часы (чтобы знать, когда
Праздник этот напоминал мне обычный ужин за столом, покрытым скатертью с оленями, с Дедом Морозом (солонка) и со Снеговиком (перечницей). По английской традиции покупалось несколько подарков на каждого. По непонятному мне обычаю рождественские подарки выбирались из списка, который предоставлялся членами семьи друг для друга. Списка у меня не было. Подарки я получала в аккуратно замотанных липким скотчем коробочках Kellogs. В них лежали тающий шоколад, взрослые конфеты с ликером, карандаши, мыло, шампуни и свитер.
Акт выдачи подарков занимал по времени час. После завтрака, прилежно застегнув бусы, свекровь и все, кто был жив (до этого был и свекор), рассаживались по указанным местам и по обозначенной очереди получали в руки коробки.
– Ой, как люблю этот шоколад, – мне надо было сказать что-то хорошее, иначе все заподозрят, что я не довольна армейским режимом на Рождество.
– А я, как только увидела это шоколад, так сразу подумала о тебе. Я знаю, что ты его любишь, – тоже что-то вставила моя свекровь Лиза.
К тому, что я люблю, прилагалось платье на два размера больше моего с рукавами Царевны Лебедь, из которых она волшебно разбрасывала кости, карандаш-смешилка размером в полметра для первоклашек и много, очень много шоколада.
Неделю после Рождества ели торты, облитые сахаром, и запивали чаем с молоком.
Новый год приближался с неохотой. Утром 31 декабря, открыв один глаз (второй еще спал), я учуяла свою бездомную жизнь. Кровать, окно, кофе и опять кровать. В доме полагается передвигаться свободно, а в доме свекрови это надо было делать незаметно, дабы не поймать осуждающий сквозь улыбку взгляд.
– Мне совсем что-то плохо, – молвила я, сидя в комнате на кровати с распущенными и нечесаными волосами.
– Поехали погуляем в Кингстон, – предложил мне Алекс, расшевелился и засобирался.
– Я не могу понять, что происходит. Почему у меня такое неновогоднее состояние? Меня все совершенно не радует, более того – гнетет.
– Тебе надо выбраться куда-нибудь, – слова вылетали у него, не осознавая свою правдивую сущность. Алекс даже не подозревал, что этот его диалог на самом-то деле был его внутренним монологом, который с детства запрещалось произносить вслух.
Лебеди по реке Темзе в Кингстоне свободно плавали, объевшись
– Мама плачет, она столько времени готовила обед, а вы уехали. Езжайте домой. Мы не будем есть, пока вы не приедете, – изливаясь в гневе, полушепотом говорила его сестра Наташа. – Мы очень голодны, – добавила она последнюю фразу.
Алекса с помощью манипуляций загнали в угол, и меня вместе с ним. Свобода превратилось в войсковой режим, выбранный мной добровольно, по незнанию.
Январь подходил к концу в том же режиме, не гражданском. За мои 40 неполных лет это было впервые (армейское время). Я не могла свекрови Лизе сказать НЕТ, я не могла быть Я, супруг не мог быть ИМ и не мог сказать НЕТ. Мы могли сказать только одно – ДА.
ДА
Я, безработная, но состоятельная, сделала своему супругу предложение «отдохнуть от вздохов» и попросила поговорить с мамой.
– С тех пор как мы поженились, уже два года, у нас не было выходных вместе. Мы решили провести выходные в отеле, – очень мягко сказал он матери, когда я раскладывала пазл.
Его мама засуетилась в полном понимании своего провала и молча удалилась, опять на кухню. Алекс пошел за ней. Разговор продолжался, но теперь он имел оправдательный характер, нежели функциональный. Ощутив вину в ярких гневных красках, мы собрали чемодан и переехали на две ночи в отель через дорогу.
Я плюхнулась на гостиничную кровать, выдохнула и растянулась.
– Мы не можем туда больше возвращаться, – рассуждала я вслух, – потому что, ну, я не знаю почему. У нас есть деньги, давай снимем квартиру, – предложила я Алексу, не давая пояснений «почему». Да они и не нужны были, эти пояснения. Мы знали, что и кого не хотим, но почему – не знали.
Чтобы найти, куда перевезти не распакованные за два месяца чемоданы, времени было только три дня и две ночи – на столько дней мы сняли номер в отеле через дорогу от дома свекрови Лизы. Переезжать было все равно куда. Место выбирали рядом с автобусной остановкой и максимум в тридцати минутах езды до рабочего места Алекса.
Поехали, посмотрели и решили взять. Оставалось совсем чуть-чуть: сделать предоплату за год. И не удивляйтесь. Суммарная годовая зарплата Алекса в 18 тысяч фунтов не позволяла снимать жилплощадь и платить за нее помесячно: годовая зарплата должна превышать 22 тысячи фунтов в год. Оплачивать квартиру на год вперед мы не хотели, да и денег у нас в наличии свободных не было. Оставался второй вариант: письмо-гарантия от кого угодно. Кого угодно у нас не было, а была сестра Алекса и моя золовка – Наташа.