Эмигранты
Шрифт:
— Но как же я? — чувствуя, что сейчас рушиться что-то, казавшееся незыблемым, с хрипотцой в голосе спросил Леонид. — Ты обо мне подумала? — Он впервые, не стесняясь матери, заговорил так.
— Я все время думаю о тебе, — опустила голову Леокадия. — Но пойми меня правильно — я не вправе отказаться от такого предложения. Отец опять не работает, мать получает гроши, фактически я одна содержу всю семью!
— Но как же я, как же я?! — опять повторил Леонид.
— Но ведь я не навсегда уезжаю. Как только будет возможность,
— Нет, тебя он не забудет, — взяла за плечи Леокадию мать. — Конечно, расставаться тяжело, но что поделаешь. Безусловно, ты права, от такого места отказываться нельзя. Ну, поскучаете друг о друге, это даже хорошо!
— А что тут хорошего? — все еще не в силах осознать того, что будет после отъезда Леокадии, — Что хорошего?! — переспросил Леонид. — Ты вечно приносишь себя в жертву семье. Для себя то ты должна жить?
— Леня, — с тоской в голосе попросила Леокадия, — не мучь меня, мне и так не легко. Но разве могу я поступить иначе? Хорошо, что ты с мамой вдвоем, а у нас, кроме меня, пятеро!
— Ну, ты, девочка, не расстраивайся, — привела к себе Леокадию мать, — Он все поймет. Это просто сейчас он от неожиданности такой. Тебя он не забудет. Но и ты о нем помни. Ведь я тоже к тебе сильно привязалась!
Леокадия уткнулась лицом в плече матери. Та гладила ее по голове и от этого порыва нежности матери Леониду стало еще горше. Он как то особенно остро почувствовал приближение потери, ничем не невосполнимой.
— И когда же ты уезжаешь? — все с той же хрипотцой спросил Леонид.
— Завтра в десять утра, мукденским поездом. Только ты меня не провожай, как то сразу испуганно взметнулась она. — Ты же знаешь мою хозяйку — она в последний момент может меня уволить, когда увидит, что меня провожает молодой человек.
— Так она что — монашку из тебя хочет сделать?
— Она и требует, чтобы я вела себя как монашка. Ну, я пойду, мне надо со своими попрощаться, денег им оставить, кое-что из вещей собрать. Ведь я к ним еще не заходила, они еще ничего не знают. Я сначала к вам пришла.
— Я тебя провожу, — взял пальто Леонид. — Ты долго у них будешь?
— Я переночую дома. А сейчас проводи меня. Можно, Мария Александровна? — обратилась она к матери Леонида.
— Конечно! Ну а тебе я желаю счастья, здоровья, а главное душевной бодрости. Перенесите эту разлуку мужественно! — Она обняла и поцеловала Леокадию.
Леонид и Леокадия вышли в темноту ветреной улицы. Как всегда в это время года дул порывистый ветер, предвестник скорых весенний тайфунов. Натужно скрипели под напором ветра ставни домов и вывески магазинов. По улице пробегали маленькие смерчи пыли и мусора.
Они долго шли молча, крепко держась за руки.
— Значит все наши планы полетят к черту, — наконец сказал Леонид.
— Леня, милый, пойми, что обстоятельства
— Проклятая эмигрантская жизнь! — злобно сказал Леонид. — Все деньги, деньги! Вечный вопрос — как существовать, на что существовать?! Значит и личное счастье в угоду этому?!
— Да, к сожалению, никто нас бесплатно содержать не будет, — горько усмехнулась она. — Но ведь когда-нибудь и на нашей улице будет праздник!
— Когда? Наверное никогда!
У ворот дома она обняла его за шею и крепко поцеловала в губы.
— Ну, иди! Помни меня всегда!
Она нырнула в калитку, махнув ему на прощанье рукой. Он долго еще простоял у ворот, словно ожидая чего-то, а потом тихо побрел по пустынным улицам. В душе была опустошенность, вялость. Из жизни уходило что-то дорогое, привычное, без чего, казалось, сама жизнь теряла всякий интерес.
Утром следующего дня он поехал на вокзал к отходу мукденского поезда. На перроне было шумно, бежали китайцы с узлами, как всегда в китайской толпе пахло чесноком и чем то пронзительно-острым. Он подошел возможно ближе к вагону первого класса. Наконец появились родители Розочки в сопровождении нескольких носильщиков, нагруженных чемоданами. А позади шла Леокадия, держа за руку Розочку, все время норовившую прыгать на одной ноге и капризно вырывавшую руку. Леонид хотел броситься навстречу Леокадии, но вспомнив ее просьбу не подходить к ней и остался стоять у стены.
И словно подчиняясь какому-то подсознательному чувству, а может быть зная, что Леонид придет проводить ее, Леокадия оглянулась, увидела его и радостно закивала головой. Так все время оглядываясь, она дошла до вагона, махнула, как бы случайно, рукой, и скрылась за вагонной дверью.
Леонид пошел ближе, встал против вагона и нашел купе, в котором была Леокадия. Она что-то говорила Розочке, потом подвела к окну ее и поискав глазами, сразу увидела Леонида. Так молча они смотрела друг на друга, пока не тронулся поезд. Леокадия сделала незаметно движение рукой, как бы махнула ему на прощание. Даже в последний момент она боялась показать, что ее кто-то провожает.
Вот промелькнул последний вагон поезда, уходившего все дальше и дальше и увозившего любимого человека, без которого весь мир как-то сразу поблек.
Начинался новый этап жизни, пронизанный грустью и сожалением о несбывшихся мечтах.
Порфирий Иванович стал еще прижимистее и норовил урвать у рабочих каждую копейку. С утра и до вечера в мастерской висел его злобный мат по адресу китайцев, не оправдавших его надежд, владельцев таких же крошечных мастерских, отбивавших у него заказы, а заодно и рабочих, плохо, по его мнению работающих и зря получающих деньги.