Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

Сразу обращает на себя внимание статичность обелиска и манекенов: «У него забота одна — быть заметным и правильно стоять» (АР-7-82) = «А утром на местах стоят» (АР-6-157), «Стоят в одеждах из брони» (АР-6-155).

Образу брони, то есть непробиваемости и массивности, соответствует металл, из которого сделаны обелиск и штанга: «Я же человек, а не обелиск, / Он ведь из металла» (АР-7-82) = «Мы оба с ним — как будто из металла755, / Но только он — действительно металл» /3; 103/ = «Живут, как в башнях из брони, / В воздушных тюлях и газах» /4; 368/. Поэтому лирический герой завидует обелиску, штанге и манекенам: «Вот ведь какая не нервная / У обелиска служба» (АР-7-82) = «Я подхожу к тяжелому снаряду / С тяжелым чувством зависти

к нему» /3; 333/ = «Ах, как завидую я им!» /4; 140/; и особенно он завидует их спокойствию и невозмутимости: «Ровная и неизменная / У обелиска поза» (АР-7-84), «Вот ведь какая степенная / У обелиска внешность» (АР-7-86) = «Ну а здесь — уверенная штанга — / Вечный мой соперник и партнер» /3; 336/ = «Невозмутимый, словно йог» /4; 139/.

Вместе с тем и штанга, и манекены — это искусственные создания: «В нем нервы, тело, мозг — всё из металла» (АР-13-52) = «Мы — манекены, мы — без крови и без кожи, / У нас есть головы, но с ватными мозгами» /3; 258/, - которых люди окружают заботой: «Его всё время носят на руках» (АР-13-52) (о штанге) = «Их холят, лелеют и греют» (о манекенах). А обелиск и манекен, в свою очередь, насмехаются над людьми, включая лирического героя: «Если ты опоздаешь на радость обелиску…» = «Вон тот кретин в халате / Смеется над тобой». Поэтому в «Песне парня у обелиска космонавтам» лирический герой обращается к любимой женщине: «Так поторопись — можешь ты насовсем, насовсем опоздать» (подобные опасения возникнут и в стихотворении «В лабиринте»: «Только пришла бы, / Только нашла бы — / И поняла бы: / Нитка ослабла»), — чтобы переломить ситуацию — назло обелиску и штанге: «Приходи поскорее на зависть обелиску» (АР-7-85) = «Тороплюсь — ему наперекор!» /3; 336/. И сам наполняется злостью: «Злым становлюсь постепенно я» (АР-7-85) = «Я выполнял обычное движенье / С коротким, злым названием: “рывок”» /3; 104/.

Кроме того, и обелиск, и штанга возвышаются над людьми: «Знает, наверное, / Что он выше всех и заметнее» (АР-7-86) = «Ведь я — внизу, а штанга — наверху». Также и в «Балладе о манекенах» лирический герой смотрит на манекенов снизу вверх: «Твой нос расплюснут на стекле, / Глазеешь — и ломит в затылке».

При этом обелиск и манекены одинаково равнодушны: «Он ведь из металла, ему все равно — далеко ты или близко» = «Их не волнует ни черта», — но вместе с тем они излучают веселье: «У него забота одна — быть заметным и весело сиять» (АР-784) = «И жизнерадостны они» (в отличие от лирического героя и других людей: «Жду у подножия нервно я» = «И нам, безумным, не чета»).

Сияют же они потому, что связаны с солнцем, так же как и штанга: «Он ведь из металла, ему нужно солнце, / Без солнца он тускнеет» (АР-7-85) = «Его ласкают блики на блинах», «Играют блики света на блинах» (АР-13-52) = «Из этих солнечных витрин / Они без боя не уйдут» (поэтому, кстати, и в песне «Ошибка вышла» главврач «весь светился изнутри / Здоровым недобром»; АР-11-42). Тут же вспоминается стихотворение «Пятна на Солнце» (1973), в котором диктаторы «искали на светиле себе подобные черты». И здесь же сказано: «Но вот зенит — глядеть противно», — а в песне «Ошибка вышла» лирический герой, обращаясь к главврачу, фактически отождествит его с солнцем: «Кричу: “Начальник, не тужи, / Ведь ты всегда в зените! / Не надо вашей грубой лжи!”» /5; 381/.

И в заключение сопоставим «Балладу о манекенах» с «Ночным дозором» (1964) А. Галича: «Когда живые люди спят…» = «Когда грешники спят и праведники…»; «Выходят в ночь манекены» = «Государственные запасники / Покидают тихонько памятники»: «А утром на местах стоят» /4; 370/, «Но возвращаются назад» /4; 140/ = «Утро родины нашей розово <.. > Восвояси уходит бронзовый». При этом те и другие ждут своего часа: «А утром на местах стоят, / Но есть которые как раз / Не возвращаются назад, / А остаются среди нас!» /4; 370/ = «Восвояси уходит бронзовый, / Но лежат, притаившись, гипсовые».

Как видим, и манекены, и памятники Сталину ведут себя одинаково, поскольку олицетворяют собой власть. Можно

еще добавить, что поведение главного памятника вождя в песне Галича: «Он выходит на место лобное — / Гений всех времен и народов! — / И, как в старое время доброе, / Принимает парад уродов», — напоминает написанное два года спустя стихотворение Высоцкого «Схлынули вешние воды…» (1966): «Вышли на площадь уроды — / Солнце за тучами скрылось, / А урод на уроде / Уродом погоняет. / Лужи высохли вроде, / А гнилью воняет» /1; 570/. Эта же гниль упоминается и в «Ночном дозоре»: «Им пока — скрипеть да поругиваться, / Да следы оставлять линючие». Кроме того, мотив гнилости властей встречается в «Неоконченной песне» (1964) Галича: «И в сведенных подагрой пальцах / Держат крепко бразды правленья». А уродов как собирательный образ власти Высоцкий упомянет и в «Пятнах на Солнце» (1973): «Всем нам известные уроды / (Уродам имя — легион) / С доисторических времен / Уроки брали у природы. / Им власть и слава не претили — / Они и с дьяволом <на ты>, / Они искали на светиле / Себе подобные черты» (А'Р-14-144).

***

Завершая разговор о «Палаче», сопоставим его с песней «Вратарь» (1971).

Казалось бы, между двумя этими произведениями не может быть ничего общего. Но в действительности в них разрабатывается очень схожая тема, и фоторепортер, умоляющий героя пропустить гол, оказывается, по сути, прообразом палача.

Оба вкрадчиво обращаются к герою: «Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул» = «Вдруг сзади тихое шептанье раздалось». А ранняя редакция «Палача» содержит следующую перекличку с «Вратарем»: «Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул» = «Вдруг словно вздох: “Я вас молю — не трожьте вены!”» (АР-16-190). Черновик же «Вратаря» предвосхищает основную редакцию «Палача»: «Шепчет он: “Ну дай ему забить!”» (АР-4-90), «Слышу шепот: “Дал бы ты забить”. <…> Обернулся, слышу тихий голос из-за камер» (АР-17-66, 68) = «Вдруг сзади тихое шептанье раздалось».

И фоторепортер, и палач извиняются перед героем: «Извини, но ты мне, парень, снимок запорол» = «Молчаливо, прости, / Счет веду головам». А в черновиках «Вратаря» тоже встречается слово «прости»: «Ну а он в ответ: “Прости! / Хоть убей, но пропусти, — / Этот снимок я тебе подарю”» (АР-17-66).

Совпадает еще одно обращение репортера и палача: «Ну а он всё ноет: “Это ж, друг, бесчеловечно!”» = «А кстати, друг, — осведомился мой палач, — / Какой оркестр предпочитаете при этом?» (АР-16-192).

Первоначально герой еще держится и говорит о своей ненависти к врагам: «Я сказал: “Я вас хочу предупредить, / Что кино люблю и ненавижу фото”» /3; 300/ = «Но ненавижу я весь ваш палачий род» /5; 139/ (а «кино любил» лирический герой и в «Жертве телевиденья», 1972: «Прежде я был просто кинолюбитель» /3; 416/), — и отвергает их просьбу пропустить гол и выпить «огненный напиток»: «Так что вам тут, братцы, нечего ловить — / Посоветую бежать за те ворота» /3; 300/ ~ «Я в рот не брал вина за вас — и не желаю!» /5; 139/.

Однако репортер и палач продолжают его уговаривать: «Репортер бормочет — просит: “Дай ему забить!”» /3; 301/ = «Он попросил: “Не трожьте грязное белье”» /5; 139/ (заметим, что просьбу не трожьте высказывает и репортер: «Что тебе — ну лишний раз потрогать мяч руками, / Ну а я бы снял красивый гол!» /3; 60/), — и брать на жалость: «Чуть не плачет парень. Как мне быть?! <…> Ну а он всё ноет: “Это ж, друг, бесчеловечно!”» /3; 63/ = «И горевал о тех, над кем работал лично. <…> Мы гоняли чаи — / Вдруг палач зарыдал — / Дескать, жертвы мои / Все идут на скандал» /5; 142/. Точно так же ведет себя и тренер лирического героя в «Прыгуне в высоту» (1970): «Пожалей хоть меня, старика» (АР-2-122). При этом и тренер, и фоторепортер, и палач склоняют героя к бездействию: «Прекрати прыгать» (АР-2-122), «А ну, не шевелись, потяни…»/3; 63/, «Он попросил: “Не трожьте грязное белье”» /5; 139/.