Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
– / Сотвори знаменье» (АР-15-86). Несколько лет спустя точно так же поступит лирический герой при виде Нелегкой, которая ему скажет: «Брось креститься, причитая: / Не спасет тебя святая / богородица!» («Две судьбы»; АР-1-14).
А самым поздним произведением, в котором получил развитие сюжет «Про двух громилов», является «Песня инвалида» (1980), написанная для фильма «Зеленый фургон»: «Эй, братан! Гляди, ватага [Замиряться к нам идет] С кольями, да слышь ли? / Что-то нынче из оврага [Рано выбрался народ] Рановато вышли» (АР-9-80) = «Слышь-ка ты. казаче, / Супротив нас рать идет. / Землю и тем паче / Волю отбирать и скот»П6 /5; 573/; «Кровь уже лилась ручьями» = «Сколь крови ни льется…»; «Хватит, брат, обороняться!» = «Хватить брюхо набивать!»; «Будут бабы слезы лить» = «Плачут бабы звонко».
***
Теперь обратимся к стихотворению «Мы живем в большом селе Большие Вилы…», в котором встречается характерный для поэзии Высоцкого мотив изгойства: Прова и Николая «послали <.. >
2718
Добра! 2012. С. 148.
И через некоторое время они «нашли… избавление от смерти / И сами вышли в собачьи черти», как и лирический герой в «Песенке про Козла отпущения», где его власть имущие «избрали в козлы отпущения» (напомним: песня была написана вскоре после появления в «Советской культуре» разгромной статьи «Частным порядком»), а потом он и сам решил: «Отпускать грехи кому — уж это мне решать: / Это я Козел отпущения!». Причем первоначально его, как и Прова с Николаем, все любили: «Пока хищники меж собой дрались, / В заповеднике крепло мнение, / Что дороже всех медведей и лис / Дорогой Козел отпущения»; а в черновиках стихотворения «Мы живем в большом селе Большие Вилы…» братьев подвергли избиению, так же как и Козла отпущения: «Чем ни попадя их били» (АР-8-90) = «Враз Козла найдут, приведут и бьют» (более того, начало песни «Про двух громилов» совпадает с «Песенкой про Козла отпущения»: «Как в селе Большие Вилы <…> Жили-были два громилы» = «В заповеднике <.. > Жил да был Козел — роги длинные»).
А через некоторое время главные герои разобрались со своими врагами их же методами: «И с предшествующими чертями / Собачимся по-ихнему» = «А козлятуш-ки-ребятки засучили рукава / И пошли шерстить волчишек в пух и клочья. <.. > Росомах и лис, медведей, волков / Превратил в козлов отпущения» (впервые данный мотив появился в «Песне о хоккеистах»: «И их оружьем теперь не хуже / Их бьют, к тому же — на скоростях»). Кроме того, фраза «И с предшествующими чертями / Собачимся по-ихнему» напоминает метаморфозу, произошедшую с Козлом отпущения: «Он с волками жил и по-волчьи взвыл / И рычит теперь по-медвежьему», — что восходит к «Балу-маскараду»: «Я тоже озверел и встал в засаде», — где лирический герой оказался в зоосаде (аналоге заповедника из «Песенки про Козла отпущения»), — и к песне «Я в деле»: «Ко мне подходит человек / И говорит: “В наш трудный век / Таких, как ты, хочу уничтожать.’», — после чего герой разбирается с этим человеком его же «оружьем»: «А я парнишку наколол — / Не толковал, а запорол, / И дальше буду так же поступать».
В черновиках стихотворения «Мы живем в большом селе Большие Вилы…» есть такие строки: «Покой забыли братья, позабросили постель — / Чего им только дома не хватало?» (АР-7-184). Похожим вопросом будут задаваться герои в «Белом безмолвии» и в стихотворении «Упрямо я стремлюсь ко дну…»: «Что же нам не жилось, что же нам не спалось? / Что нас выгнало в путь по высокой волне?», «Зачем иду на глубину? / Чем плохо было мне на суше?». Впервые же данный мотив возник в песне «В холода, в холода…» (1965): «Почему-то всегда / От насиженных мест / Нас другие зовут города» [2719] .
2719
Там же. С. 97.
Кроме того, братья говорят о невозможности найти для себя дело по душе: «Жить можно бы, и даже смело, / Но нет подходящего дела», «Так и мыкаемся с братом по свету, / А дела подходящего нету» [2720] . Этот же мотив вынужденного бездействия встречается у Высоцкого постоянно: «Ну что, ребята, худо — без добра, / Ну что, ребята, трудно — от безделья» (АР-12-145), «Поменялись мечты, но рука его / Чуть соскучилась по клинку. <…> Только руки его и душа его / Стосковалися по клинку» (АР-7-51), «Задраены люки, соскучились руки» /2; 349/, «Ах, как я соскучилась без дела!» /4; 319/, «Вон Балда пришел, поработать чтоб: / Без работы он киснет-квасит-ся» /4; 173/ (автобиографичность образа Балды станет еще очевиднее, если вспомнить одну из самых любимых масок Высоцкого — маску Ивана-дурака или — шире — маску шута), «С тех пор заглохло мое творчество, / Я стал скучающий субъект» /1; 52/, «Но гитару унесли, с нею — и свободу» /1; 42/, - а также в других произведениях: «[Зачем живем?] <…> Чтоб наслаждаться и страдать» (АР-3-103), «Зачем, зачем я жил до сих пор? Чтобы убедиться в черствости и духовной ядовитости обслуживающего персонала моей родной психиатрической лечебницы» (АР-14-72), «Куда я, зачем? — можно жить,
2720
Сравним данную цитату с поэмой Н. Некрасова «Саша» (1856): «Книги читает да по свету рыщет — / Дела себе исполинского ищет».
Если учесть, что стихотворение «Мы живем в большом селе Большие Вилы…» написано в ориентировочно в июне 1971 года, «С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…» и «Штангист» — в июле 1971-го, а работа над шахматной дилогией началась в августе того же года, то станет ясно, что намерение «двух громилов» найти применение своей физической силе в спорте сбылось, по крайней мере, для одного из них — для самого лирического героя (Николая).
Между тем не только «силовые» произведения содержат параллели с песней «Про двух громилов», но и даже такая «легкоатлетическая» песня, как «Вратарь» (1971), в черновиках которой лирический герой констатирует скопление своих врагов: «За моей спиной — ватага репортеров» (АР-17-68). А Пров говорит Николаю: «Эй, братан, гляди — ватага». Поэтому совпадает угроза лирического героя репортерам, и Николая — «мужичью»: «Я сказал: “Я вас хочу предупредить, / Что оставлю без работы ваши блицы. / Вам сегодня будет нечего ловить, / Так что лучше берегите ваши лица» (АР-17-68) = «Николаю это странно: / “Если жалко вам быка, / С удовольствием с братаном / Можем вам намять бока”».
С другой стороны, совпадают обращения репортера к лирическому герою и «мужичья» к Прову с Николаем: «Ну, зачем хватаешь мяч?» = «Для чего, скажите, братцы, / Нужен вам безрогий бык?!»
Н Н *
В стихотворении «Мы живем в большом селе Большие Вилы…» есть любопытные строки: «Два брательника из Энского села [2721] — / Те, что в прошлый год затеяли стреляться, — / Может, сдуру, ну а может, и со зла / Взяли ружья и решили прогуляться» (АР-15-86). Такой же образ «терминатора» применяет к себе лирический герой: «А я во всеоружасе / Шагаю по стране» («Баллада об оружии», 1973; АР-6-147), «Я пройду, как коричневый ужас / По Европе когда-то прошел» («Письмо в редакцию телепередачи “Очевидное — невероятное”», 1977; набросок /5; 468/), «Командора шаги злы и гулки. / Я решил: как во времени оном, / Не пройтись ли, по плитам звеня?» («Памятник», 1973) («со зла» = «всеоружасе» = «ужас» = «злы»; «ружья» = «всеоружасе»; «прогуляться» = «шагаю» = «пройду» = «пройтись»). Этого мотива мы уже касались в главе «Конфликт поэта и власти» (с. 512).
2721
Ср. с началом наброска 1996 годд: «В энсккм царстве жилккроль…».
Личностную подоплеку разбираемого стихотворения подтверждает и следующий зачеркнутый вариант: «Два брательника из Энского села, / Как туристы и геологи немножко, / Из простого любопытства, не со зла, / Отыскать решили дом на курьих ножках» (АР-15-86). С таким же намерением приехал к Лукоморью и лирический герой Высоцкого, «командированный по пушкинским местам» в стихотворении «Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я…» (1967): «Лежали банки на невидимой дорожке, / А изб на ножках — здесь не видели таких». Произошло же это потому, что в песне «Лукоморья больше нет» (1967) «явился всем на страх вертопрах» и уничтожил «дом на куриных на ногах»: «Ратный подвиг совершил — дом спалил!».
А зачем же братьям Прову и Николая нужно было искать «дом на курьих ножках»? Ответ на этот вопрос также дает рукопись: «Им хотя бы и гид, / Но — странная затея: / Ступу бабы-яги / Раздобыть музею» (АР-15-86). Тому самому музею, в который «в запрошлый год» уже был сдан ковер-самолет («Лукоморье») [2722] .
Все эти мотивы появились неслучайно, так как советская власть не только разрушила сказочный пушкинский мир, но и в буквальном смысле запретила сказки! В середине 1923 года Главполитпросвет выпустил в свет инструкцию «О пересмотре книжного состава библиотек к изъятию контрреволюционной и антихудожественной литературы», подписанную председателем Главполитпросвета Н.К. Крупской и опубликованную в журнале «Красный библиотекарь» (№ 12 за 1923 год).
2722
Отметим общий мотив в песнях Высоцкого, Галича и Окуджавы, связанный с «музейной» темой: «А коверный самолет / Сдан в музей в запрошлый год» (Высоцкий. «Лукоморья больше нет», 1967), «Черный бриг за пиратство в музей заточен» (Он же. «Этот день будет первым всегда и везде…», 1976), «.Давно в музей отправлен трон, / Не стало короля» (Галич. «Закон природы», 1962), «Вот иные столетья настали <…> И в музее пылится седло» (Окуджава. «Песенка о молодом гусаре», 1986).