Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Герой называет обалдуем и себя: «Частенько я бываю обалдуем» (АР-7-123), «Пускай со мной, как с полным обалдуем» (АР-7-125), — и своего друга: «Стал друг мой умный к полдню обалдуем» (АР-7-121, 125), «Улетел обалдуй в Самарканд» (АР-7-145). Как тут не вспомнить Балду из «Скоморохов на ярмарке» (1974), где тот показывает Попу кукиш с маслицем (мотив «фиги в кармане»), а также родственный образ Ивана-дурака из «Сказочной истории» и «Сказки о несчастных лесных жителях».
Поэтому герой-рассказчик и его друг ведут себя одинаково.
Герой не может врать: «Нет! Я врать не могу, как назло» /5; 560/, - так же как и его друг: «Он объяснил — такие врать не станут…» /5; 236/
В основной редакции герой говорит: «Я напрасно верчусь на пупе, / Я напрасно волнуюсь вообще: / Если в воздухе будет ЧП — / Приземлюсь на китайском плаще». А в черновиках такое же намерение высказывает его двойник: «Друг трезвеет: “Летим, но в Бейрут. / Не трухай! Я спокоен вообще. / Не дадут запасной парашют — / Приземлюсь на китайском плаще”» (АР-7-129).
Оба не доверяют Аэрофлоту: «Друг орет: “Предъяви парашют / И чтоб шасси проверить при мне”» (АР-7-125) = «Стал я тоже просить парашют / И чтоб шасси проверить при мне» (АР-7-132); но упоминают икру: «В ожиданье
С икрой же связаны и следующие цитаты: «Друг мой словно сидит на гвоз-де177: / “Слышь, браток, ты меня чуть прикрой — / У меня где-то в левом носке / Па-р<а> баночек с черной икрой”» (АР-7-138). А в другом варианте икра оказывается у самого героя, который говорит о своей заграничной встрече с террористом: «Съел всю мою икру и отравился» /5; 558/. Причем просьба друга героя: «Слышь, браток, ты меня чуть прикрой», — заставляет вспомнить «Песню летчика-истребителя», стихотворение «У Доски, где почетные граждане…» и «Балладу о времени»: «Уйди в облака, я прикрою», «Значит, я прикрываю, а тот / Во весь рост на секунду встает», «И всегда хорошо, если честь спасена, / Если другом надежно прикрыта спина».
Находчивость друга лирического героя во время взрыва самолета («И тут нашел лазейку») является также и отличительной чертой самого героя: «И завсегда я выход отыщу» /2; 495/, «Но выход мы вдвоем поищем и обрящем» /4; 58/.
После слов «И тут нашел лазейку» следовали такие строки: «Расправил телогрейку / И приземлился в клумбу от цветов». А в «Песне Сашки Червня» (1980) сам лирический герой прыгнет из окна на асфальт, поскольку будет уверен в помощи своего ангела-хранителя: «Клумбу мягкую в цвету / Под меня подложит». Более того, в основной редакции «Аэрофлота» он тоже намерен «приземлиться»: «Если в воздухе [2755] [2756] [2757] [2758]
2755
Москва, издательство «Прогресс», 18.12.1979.
2756
Москва, усадьба «Черный лебедь» (Дом Рябушинского), для сотрудников ВНИИ атомного машиностроения, январь 1980.
2757
Учкудук, подсобное хозяйство у Анатолия Кацая, 22.07.1979.
2758
Как и лирический герой: «Корячусь я на гвоздике» («Гербарий», 1976), «Сажусь — боюсь, / На гвоздь наткнусь» («В этот день мне так не повезло…», 1969). Вместе с тем строка «Друг мой, словно сидит на гвозде» носит образный характер — она означает, что друг героя ерзает, беспокоится, не находит себя места, так же как и сам герой: «Я напрасно верчусь на пупе» («Аэрофлот»). Причем это находит аналогию в том же «Гербарии», где герой говорит: «Я на пупе ворочаюсь» (АР-3-12); и не только в «Гербарии»: «Вот всю жизнь и кручусь я, как верченый» /2; 138/, «На вертящемся гладком и скользком кругу / Равновесье держу, изгибаюсь в дугу» /5; 189/.
будет ЧП — / Приземлюсь на китайском плаще!». А телогрейка уже фигурировала в стихотворении 1966 года: «И кутаю крик в телогрейку» /1; 264/.
В свою очередь, упомянутый в «Арофлоте» китайский плащ отсылает нас к стихотворению «В белье плотной вязке…» (1979). Правда, здесь жена героя носит другое имя: «Идет моей Наде — / В плетеной рогоже, / В фуфайке веселой, / В китайском плаще, — /Ив этом наряде / Она мне дороже / Любой полуголой, / А голой — вообще» (АР-7-146). Однако в обоих произведениях совпадает время действия: «И Новый год летит себе на “ТУ”» = «Не тяни же ты, Наденька, / На себя одеяло / В новогоднюю ночь!» Более того, изначально они были единым текстом, поскольку сохранились два близких по смыслу фрагмента, посвященных алкоголю и расположенных на одном листе: 1) «Я вроде никуда не вылетаю, / Я будто просто время коротаю, / Ста трем другим таким же побратим. / Мы пьем седьмую за день / За то, что все мы сядем / И, может быть, туда, куда летим»; 2) «Вдруг умы наши сонные / Посетила идея: / 10 — это же с водкой полета. / Наливай же граненые, / Да давай побыстрее — / Вот теперь красота» (АР-7-116).
Желание выпить побыстрее возникало у лирического героя и в стихотворении «Ни о чем!» (1960): «До чего же пить охота! / Даже селезень дрожит! / Ну а кто-то где-то что-то / Выпил, чтоб ему не жить!» /1; 331/. В обоих случаях оно вызвано стремлением согреться, так как действие происходит в лютый холод (зимой 1978–1979 годов в Москве стояли 40-градусные морозы): «На дворе уже не осень, / Скоро стану, льдом, боюсь» = «Соседу навесить — / Согреться чуток? <.. > На кухне — плюс десять, / Палас — как каток». Помимо выпивки, в позднем стихотворении герой пишет про теплую одежду: «Жена моя тоже — / В шубейке из норки, / В подстежке на вате, / Пропахшей войной» /5; 541/, - что имеет своим источником другой ранний текст: «И пишу я стихи про одежду на вате» («Про меня говорят: он, конечно, не гений…», 1960 /1; 333/). А строки «Вдруг умы наши сонные / Посетила идея: / 10 — это же с водкой полета» напоминает написанные чуть раньше «Французские бесы» (1978): «Пить наши пьяные умы / Считали делом кровным».
В продолжение темы двойничества обратимся к редкому варианту исполнения «Аэрофлота»: «Красноярск — мне знакомый маршрут» [2759] [2760] [2761] . Но то же самое лирический герой скажет и о некоем безымянном пассажире: «А в это время где-то в Красноярске, / На кафеле рассевшись по-татарски, / О промедленье вовсе не скорбя, / Проводит сутки третьи / С шампанским в туалете / Сам Новый год — и пьет сам за себя! / Помешивая воблою в бокале, / Чтоб вышел газ — от газа он блюет, / Сидит себе на Аэровокзале / И ждет, когда прибудет Старый год» (АР-7-114)1?9. Далее в рукописи сразу же идет такая строфа: «Я пошел, позвонил, поикал. / Трубку поднял Изотов как раз. / Я ему: “Отменяйте аврал — /
2759
Учкудук, подсобное хозяйство у Анатолия Кацая, 22.07.1979.
2760
Этот вариант имеется и на фонограмме: Тбилиси, КавГипротрансстрой, сентябрь — октябрь 1979.
2761
а что касается мотива икоты, то он встречается у Высоцкого довольно часто: «Я не хлебнул для храбрости винца / И, подавляя частую икоту, / С порога — от начала до конца — / Я проорал ту самую “Охоту”» («Прошла пора вступлений и прелюдий…», 1971), «Пили мы — мне спирт в аорту проникал, / Я весь путь к аэропорту проикал» («Инструкция перед поездкой за рубеж», 1974), «Хоть я икаю, но твердею, как спаситель, / И попадаю за идею в вытрезвитель» («Муру на блюде доедаю подчистую…», 1976). Поэтому в стихотворении «Я скоро буду дохнуть от тоски…» (1969) лирический герой с уважением (хоть и опять же с самоиронией) высказался о тамаде: «Пил тамада за город, за аул / И всех подряд хвалил с остервененьем, / При этом он ни разу не икнул, / И я к нему проникся уваженьем».
Сказанное выше позволяет понять и следующий черновой вариант: «Сидит в тоске о лете / С шампанским в туалете» (АР-7-140), — поскольку примерно в это же время Высоцкий пишет стихотворение «Давайте я спою вам в подражанье радиолам», где высказывает ту же мысль от первого лица: «Ну, например, о лете, которого не будет». Да и «с шампанским в туалете» лирический герой «сидел» в наброске 1967 года: «Я заветную бутылку / Из-за шкафа вытащу <.. > И по тихому в уборной / Чокнусь с унитазом я» [2762] («Ох, ругает меня милка…» /2; 568/). Кстати, в «Аэрофлоте» он тоже поругался с «милкой»: «Конфликт у нас с супругой был опять» (АР-7-132).
2762
Ср. в воспоминаниях врача-психиатра Михаила Буянова, «опекавшего» Высоцкого в 1965 году: «С первого же дня начались проблемы: во время перерыва он надрался в театральном туалете. Где-то у него была водка припрятана. Директор театра Николай Лукьянович Дупак принялся меня ругать: “Ну, как же так, Миша, не уследил!” Естественно, я был на Высоцкого зол. Да и он относился ко мне крайне настороженно» (Михаил Буянов: «Я гипнотизировал и кодировал Высоцкого» / Беседовал Б. Кудрявов // Экспресс-газета. М., 2010. 27 июля;.
Таким образом, пассажир в Красноярске является одним из авторских двойников, который ведет себя так же, как и рассказчик: «Хочу в Одессе встретить Новый год» (АР-7-134) = «Сам Новый год и пьет сам за себя» (ср. еще в песне «Мы из породы битых, но живучих…», 1977: «Мы тоже пьем за старый новый год»; АР-11-76).
А теперь перейдем к более детальному сопоставлению «Аэрофлота» с другими произведениями, из которых первым на очереди будет, конечно, «Москва — Одесса» (1967), поскольку «Аэрофлот» является ее продолжением — неслучайно авторское название: «Через десять лет — всё так же»^ [2763] .
2763
Торонто, Ambassador’s club, 12.04.1979.
На своих концертах Высоцкий рассказывал предысторию этой песни и говорил, что она вошла в спектакль Театра сатиры «Последний парад» (1968): «И я в этот спектакль еще написал несколько песен. Одна из них даже имеет свою историю. Звучала она на пластинке. Это песня “Москва — Одесса”, которую я написал не специи-ально для спектакля, а раньше. Просто я однажды сидел трое суток в аэропорту во Внуково. Уже из принципа просто. Значит, то погрузят нас в самолет, то потом выведут. Я даже там организовал забастовку сидячую в самолете, но у нас появились штрейкбрехеры и от холода убежали. Потом мы ходили, подымали восстание. В общем, просто целые движения масс там были гигантские. Вот. Ну, это кончилось тем, что все-таки мы улетели в Одессу, а посадили нас в Симферополе» [2764] .
2764
Калинин, Военная командная академия противовоздушной обороны имени маршала Г.К. Жукова, 06.06.1976. Эту же историю он рассказал шесть дней спустя, скрыв свою роль в организации забастовки и говоря о себе в третьем лице: «Я ее написал однажды — четверо суток сидел в аэропорту. Там интересно было. Мы летели в Одессу и, правда, не могли никак вылететь, а там целые такие движения народов были. Нас — то в самолет, то оттуда выгоняли. Потом кто-то объявил сидячую забастовку, говорит: “Мы оттуда не уйдем! Замерзнем все!”. Но потом нашлись штрейкбрехеры, которые стали покидать самолет. Нас оттуда выводили. Потом включали отопление, потом снова, потом забывали почту… А я уже из принципа сидел. Думаю: “Сколько же мы будем сидеть?”. Ну, просидели четверо суток» (Коломна, ДК завода Тепловозстрой, 12.06.1976). Еще две версии написания песни известны от актера Ролана Быкова и режиссера Одесской киностудии Валентина Козачкова: «Он должен был лететь на съемки фильма “Служили два товарища” (снимался эпизод, в котором Брусенцов убивает Некрасова). Командировка была выписана на три дня (все работали в театрах, были очень загружены, и на съемку давали кратковременные командировки). Прошло три дня, Высоцкого нет. Что делать? Кто будет убивать Некрасова? Никто не улетает, все ждут Высоцкого. Наконец, появился. Его спрашивают: “Володя, где ты был?” — А он, благодаря своему бурному характеру, познакомился с шахтерами из Норильска и улетел с ними… “Одесса не принимала, и что я должен был делать?” Так и появилась эта песня» (Ролан Быков. Выступление в кинотеатре «Пионер» 27 августа 1980 г. // В.С. Высоцкий. Донецкий вестник. Из архива Елены Ромашкиной-9. / Сост. В.А. Яковлев. Донецк, 2014. № 1. Окт. С. 67); «Была очень сильная пурга в Одессе дней пять. Сугробы навалило так, что за городом дорогу танками пробивали. Стоял павильон, и ждали Высоцкого, и пять дней он летел в Одессу, и никак не мог улететь. <…> Ему надоело, и он улетел в Магадан. Это он рассказывал мне. Экипаж его узнал: “Что, Высоцкий, надо? Володя, полетели с нами”» (Козачков В.Ф. Одесса помнит Владимира Высоцкого // Белорусские страницы-54. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка. Минск, 2008. С. 11 — 12).