Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
В данной инструкции приводится «список из 1200 книг, подлежащих изъятию из массовых библиотек» [2723] ^. Среди них — книги с детскими сказками и детские журналы, изданные до революции [2724] .
И в заключение обратим внимание на перекличку стихотворений «Мы живем в большом селе Большие Вилы» и «Я прожил целый день в миру / Потустороннем…».
В первом случае герои говорят: «Ну, побыли мы чертями — и обратно» (в рукописи есть даже реплика: «Жал руки чертям я» /3; 93/), — то есть как будто вернулись с того света: «Но нашли мы избавление от смерти / И сами вышли в собачьи черти!». А во втором стихотворении лирический герой уже в буквальном смысле вернулся в этот мир из «мира потустороннего», где тоже виделся с чертями: «Так снова предлагаю вам / Пока не поздно: / Хотите ли ко всем чертям, / Где кровь венозна?» (сравним во «Французских бесах»: «Мы лезли к бесу в кабалу / С гранатами под танки»).
2723
Цензура в Советском Союзе. 1917 — 1991. Документы. М.: РОССПЭН, 2004. С. 73.
2724
Зенькович Н.А. Вожди и сподвижники. Слежка. Оговоры. Травля. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2004. С. 271.
Все эти переклички подтверждают гипотезу о личностном подтексте в песне «Про двух громилов — братьев Прова и Николая» и стихотворении «Мы живем в большом селе Большие Вилы…».
***
Продолжая
Повествование в ней ведется от лица персонажа по имени Коля (как в только что разобранном стихотворении «Мы живем в большом селе Большие Вилы…», в «Инструкции перед поездкой за рубеж» и других произведениях). Любопытно при этом, что в черновиках он первоначально представал чистокровным евреем: «Ну, а мать с отцом — совсем евреи», «А мои отец и мама — просто стопроцентные евреи, / Да и брат с сестрою, слава богу», «Долго я готовился в дорогу, / Посещал исправно синагогу», «Это Мишка Шифман всё затеял», «Ну, за это я спокоен: / У меня лицо такое, / Что анкет<ы> заполнять не надо», «Вот последняя анкета с указанием на это, / Так что в этом смысле всё в порядке, слава богу» (АР-2-40).
Но в таком случае сюжет песни не получал развития, так как для Мишки Шифмана уже не нашлось бы места, и фраза «Это Мишка Шифман всё затеял» выглядела бы ни к селу, ни к городу. Поэтому Высоцкий меняет облик героя-рассказчика и вместо маски ортодоксального иудея надевает на него маску простого русского парня Коли, что соотносится с образами рабочего и крестьянина в других произведениях, и на той же странице рукописи читаем: «Ну, у меня проблема есть: я ведь не еврей».
В основной редакции Коля говорит: «Русский я по паспорту», — что дословно повторяет фрагмент письма Высоцкого к Л. Абрамовой от 04.03.1962: «Я — Высоцкий Владимир Семенович, по паспорту и в душе русский» /6; 309/. Однако в своем письме к ней от 24.08.1966 он скажет: «Я — горный житель, я — кабардино-еврейский-русский человек» /6; 369/. Вынеся за скобки «кабардино-» (то есть «горный»), в остатке получаем «еврейский-русский человек». Тем более что в письме от 18.07.1964 Высоцкий прямо заявил: «Сегодня впервые посмотрел на себя в зеркало, — зрелище удручающее — веснушки, краснота, волосы выгорели и глаза тоже (но стал похож на русского вахлака, от еврейства не осталось и следа)» /6; 342/.
Все эти высказывания вызваны тем, что сам Высоцкий был евреем (по отцу) и русским (по матери). И свое еврейство он ощущал постоянно.
Александр Городницкий: «Впервые я встретился с Владимиром Высоцким в январе 1965 года за сценой Центрального лектория в Политехническом музее в Москве, где мы вместе выступали в каком-то альманахе. Когда я подошел к нему, он, как мне показалось, хмуро взглянул на меня и неожиданно спросил: “Вы что, еврей, что ли?” — “Да, ну и что?” — ощетинился я, неприятно пораженный таким приемом. Тут он вдруг улыбнулся и, протянув мне руку, произнес: “Очень приятно, я имею прямое отношение к этой нации”» [2725] .
2725
Городницкий А.М. И жить еще надежде… М.: Вагриус, 2001. С. 353.
Ирэна Высоцкая: «Да, конечно же, Вова очень серьезно осознавал свою еврейскую половину. Как и я. И мы с ним миллион раз об этом говорили» [2726] .
Давид Маркиш: «Володя знал, что я проявляю интерес к израильским делам. Я никогда не скрывал своих израильских устремлений. Вышли с ипподрома, шли пешком к ленинградскому шоссе. Володя спросил без вступлений и переходов: “Расскажи об Израиле. Что там?”. Я ему на это резко сказал: “Володя, какое твое дело? Тебе-то что до этого?”. И тут он мне говорит: “Как — какое? Я еврей”. Я глаза на лоб выкатил. Нас в том узком кругу, где мы все вращались, никого не интересовало, кто какой национальности, но я был уверен, что он чисто русский человек. Володя говорит: “Есть Высотские — через ‘тс’ — это поляки, а Высоцкие с буквой ‘ц’ — евреи”. Это было для меня полным откровением» [2727] . Данный разговор состоялся летом 1962 года — во время съемок Высоцкого в фильме «Штрафной удар». А в 1968 году он напишет в «Дельфинах и психах»: «.. а у меня все оттуда, с Запада, — все польские евреи».
2726
(запись от 01.04.2009).
2727
Белорусские страницы-59. Владимир Высоцкий. Из архива Л. Черняка-2. Минск, 2009. С. 25.
Но наряду с этим он ощущал себя русским поэтом [2728] , а его лирический герой (выступающий в разных масках) почти всегда позиционирует себя как русского человека, упорно отрицающего свое еврейство: «Ну а так как я бичую, беспартийный, не-еврей» («Про речку Вачу», 1976), «Я не еврей, но в чем-то я — изгой» («Лекция о международном положении», 1979; С4Т-3-278), — что восходит к черновикам «Мишки Шифмана»: «Ну, у меня проблема есть: я ведь не еврей» (АР-2-40). То есть Высоцкий словно пытался убедить себя в том, что он не еврей, а русский.
2728
Как вспоминал Вениамин Смехов: «…Была зима застойного времени. Где-то 75 — 77-й год, допустим. В Переделкине — огромные белые сугробы. Мы гуляем по узкой тропинке. Андрей Вознесенский, полушутя, перечисляет великих поэтов XX века и подводит весело итог: мол, из настоящих гениев России чистокровных осталось только двое — я и Володя Высоцкий. Тут он услышал мое возражение (“огорчу тебя, Андрей, — ты в полном одиночестве”) и от изумления упал в сугроб. Я рассказал тогда же этот анекдот Высоцкому, он не засмеялся, только улыбнулся… Но всерьез выразился абсолютно согласно и с моим тогдашним правилом: я не могу себя считать никем другим, я только русский — по языку, по чувствам, по работе, по мыслям и по всему. Если бы мы жили в нормальной стране, а не в “стране рабов, стране господ”, вопрос этот считался бы идиотским или сволочным: “Кто вы по национальности?”..» (Смехов В. Комплексы мои дорогие // Независимая газета. М., 1991. 18 дек. С. 8).
Как видим, эта проблема (то, что он был полукровкой) не давала ему покоя. С одной стороны: «Я не еврей, но в чем-то я изгой» (черновик «Лекции о международном положении»), а с другой: «Вот место Голды Меир мы прохлопали, / А там — на четверть бывший наш народ» (основная редакция песни).
Пожалуй, известны только два случая, когда Высоцкий в своем творчестве напрямую отождествил себя с еврейским народом, — это раннее (написанное еще в Школе-студии МХАТ) стихотворение «В розоватой заре человечества…» (1957): «В дни, когда все устои уродские / Превращались под силою в прах, / В Риме жили евреи Высоцкие, / Неизвестные в высших кругах», — но даже оно сопровождалось иронической припиской: «Стихотворение не окончено, т. к. автор впал в антисемитизм, а дальнейшие сведения о Высоцких погребены в толще веков» [2729] , - и набросок (также времен Школы-студии): «Когда в Одессе греков подбивали / Погром еврейский сильный учинить, / Евреи всё о этом разузнали /Ив переулках греков стали бить», — с авторским комментарием: «Стих “Таки мы тоже можем драться”» [2730] [2731] [2732] .
2729
Цит. по расшифровке рукописи: Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 2. Молодость.
2730
Там же. С. 151.
2731
По свидетельству режиссера Александра Стефановича, у Высоцкого в Ленинграде был друг по фамилии Рабинович (Леонид Давидович Рабинович — автогонщик, главный тренер сборной Ленинграда по ралли, мастер спорта), к которому он однажды летом 1976 года приехал из Москвы на своем «Мерседесе» вместе со скульптором Зурабом Церетели: «Где-то в четыре-пять утра открывает им заспанный Рабинович. Володя говорит: “Привет! Я приехал к тебе с другом Зурабом Церетели, с гитарой. Я про тебя песню написал: ‘Мой друг Рабинович и жертвы фашизма / И даже основоположник марксизма’”. — “Володя! Мы тебя ждали в одиннадцать часов вечера. Сейчас пять утра. Все разбрелись. Девушки разбрелись по комнатам, все мужики разошлись. Чего ты пришел?”. Володя посмотрел на Зураба и говорит: “Нас не поняли. Поехали, Зураб, обратно”» (д/ф «Владимир Высоцкий. Баллада о борьбе» на телеканале «Мир», 25.07.2015). Впрочем, у троюродного дяди Высоцкого Павла Леонидова настоящая фамилия тоже была Рабинович…
2732
У Высоцкого и в самом деле был друг-еврей по имени «Миша» — сосед по дому и этажу Михаил Яковлев (его мама Гися Моисеевна увековечена в «Балладе о детстве»), которому он подарил свою первую французскую пластинку с надписью: «Вечному другу и вечному соседу — Мише Яковлеву» {Перевозчиков В. Неизвестный Высоцкий. М.: Вагриус, 2005. С. 38). Однако прототипом Мишки Шифмана послужил полный тезка (см.: Леонид Штурман: «Я вырос в одной коммуналке с Высоцким, а знаменитый герой его песни Мишка Шифман — муж моей сестры» / Беседовал М. Рыбьянов // Комсомольская правда. 1996. М., 14 дек. С. 10), хотя Михаил Яковлев тоже имел к этому косвенное отношение: «.Леонид Абрамович Штурман умер несколько лет назад, однако, в той же квартире живет его сестра Раиса Абрамовна. Она подтверждает, что Михаил Шифман был ее мужем. Их свадьба состоялась в 1957 году в квартире Высоцких и Яковлевых. С Шифманом она давно в разводе…» (см. запись от 06.10.2012: ЬПр://уу8°188у.’Л8/тс1ер. ррр8зЬдте’1орю=2384&81=60). По свидетельству Леонида Штурмана, на свадьбе его сестры и Михаила Шифмана Высоцкий исполнил песню «Алешка жарил на баяне» (а на концерте в Московском государственном институте электронного машиностроения 7 апреля 1980 года Высоцкий даже рассказал, что ему недавно принесли запись этой песни, сделанную, когда он еще «был студентом первого курса МХАТа <…> когда почти не было магнитофонов, и все-таки эту запись кто-то сделал»). Считается, что ее автор неизвестен, однако существуют воспоминания Полины Шапиев-ской о ее встрече с Высоцким в Одессе осенью 1978 года на квартире у фотохудожника Валерия Шишкина: «Я запомнила строфу из его последней песни. Он сказал: “Первая моя песня под гитару была про Одессу”. “Алешка жарил на баяне, / Гремел посудою шалман. / А в дыму табачном, как в тумане, / Плясал одесский шарлатан”» {Шапиевская П. Четыре часа с Высоцким // Новости недели. Тель-Авив. 1994. 25 янв. С. 11). В этой же песне есть строка «На кухне жарила его подруга Клавка», которая позднее перейдет в «Путешествие в прошлое» (1967): «Помню, Клавка была и подруга при ей, / Целовался на кухне с обоими». Да и в одном из вариантов исполнения «Формулировки» прозвучал вариант: «А на разбой берешь с собой свою подругу Клаву» (темное публичное выступление с условным названием «Подруга Клава», декабрь 1965). Процитируем также неопубликованный черновик «Прыгуна в высоту», имеющий название «О прыжках и гримасах судьбы»: «Клава в шубке на рыбьем меху / Приготовит мне дома сюрприз».
Такая же авторская «раздвоенность» просматривается в «Антисемитах» (1963), где герой-рассказчик (по национальности русский) говорит, что у него есть «друг Рабинович»^50, а в 1972 году у него (у Коли-рассказчика) будет друг Мишка Шифманш.
Не забудем и про исполнявшийся Высоцким еврейский вариант «Мурки», где также была представлена ситуация «Я и мой друг-еврей»: «Раз пошли на дело я и Рабинович, / Рабинович выпить захотел, — / Отчего ж не выпить бедному еврею, / Если есть в кармане лишний гелт?» (слово «гелт» на идише означает «деньги» и происходит от немецкого «das Geld»).
А в другой исполнявшейся им песне — «И здрасьте, мое почтенье!» — он сам представал в образе одесского еврея: «Вам от Вовки нет спасенья [2733] , / Я приехал вас развеселить» (имя «Вовка» прямо указывает на Владимира Высоцкого); «Зугт ир — парень я бывалый. / Расскажу я вам немало» (здесь перед нами — искаженное немецкое «sagt ihr», то есть: «вы говорите, что я бывалый парень»); «Тарелки-вилочки по воз-душку летят — / То мэхытуным меж собою говорят» (подразумевается «мехутоним» — «родственные участники свадебного процесса: папа и мама жениха, папа и мама неве-сты»1 [2734] ). А далее в песне упоминаются беды, которые пережил главный герой: «С Велвелом завел я дружбу, / Определился я на службу, / Цорес мне пришлось переживать» («цорес» на идише представляет собой искаженный вариант ивритского слова «царот», то есть беды, горести, несчастья), — так же как и лирический герой Высоцкого: «Ну а горя, что хлебнул, / Не бывает горше» («Разбойничья»), «Мы вместе горе мыкали — / Все проткнуты иголками» («Гербарий»), «Мы — неуклюжие, мы — горемычные, / Идеи и падаем по всей России» («Препинаний и букв чародей…»), «Не привыкать глотать мне горькую слюну» («Я бодрствую, но вещий сон мне снится…») и т. д.
2733
Эта строка получит развитие в песнях «Город уши заткнул…» (1961) и «Нат Пинкертон — вот с детства мой кумир…» (1968): «Вам от Вовки нет спасенья» — «Только зря: не спасет тебя крепкий замок», «Не скрыться вам, ведь от меня секретов нет», — несмотря на то, что в последней песне лирический герой выступает в образе милиционера, а в первых двух — в образе вора.
2734
Цит. по публикации: Минц Л. Хосн, калэ ун мехутоним, или Свадьба по-еврейски (06.02.2009) // http://jewish.ru/ru/stories/reviews/5259
Что же касается «Велвела», то это уменьшительно-ласкательная форма имени «Вольф» (так звали дедушку Высоцкого по отцовской линии — Вольф Шлиомович): «С Велвелом завел я дружбу» (ср. в исполнении А. Северного: «С фраером завел я дружбу»). Да и многие другие мотивы из этой песни соотносятся с образом жизни самого поэта. Например, слова героя: «Я был у Питере, в Одесса и на Юге, / У Кишиневе, в Магадане и в Калуге», — напоминают реплику Высоцкого на одном из концертов: «Я бывал везде. Когда заходит разговор: “Был ли там?”, - я совершенно естественно отвечаю: “Был” — Магадан, Дальний Восток, Архангельск, Кишинев, Чоп, Закарпатье, Юг, Средняя Азия… Да, правда, был» [2735] [2736] [2737] .
2735
Киев, Институт физики АН УССР, 24.09.1971.
2736
В первоначальном варианте песни («Мое почтенье! Я Хаим, без сомненья»), появившемся в 1920-х годах на Украине, говорилось: «А в Кишиневе я купил себе халат, / Ойвей, фар вое бин их аза фартумер яд?» (то есть: «О, почему же мне так не везет?») (Джекобсоны М. и Л. Песенный фольклор советских тюрем и лагерей как исторический источник, 1917 — 1991. 2-е изд., испр. М.: РГГУ, 2014. С. 83, 339). В исполнении же Высоцкого строчка на идише звучала так: «А зухтер-махтер их бин а фартовер яд», — и сам он расшифровывал ее следующим образом: «“Делают разговор, что я хороший парень” — “а зухтер-махтер”. Ну, “говорят, что я хороший парень”, так вроде» (Москва, на дому у математика Юрия Манина, 10.11.1966).
2737
Кохановский И. Серебряные струны // Юность. 1988. № 7. С. 81.