Эоловы арфы
Шрифт:
Виллих, повторив в основном те же доводы, что приводил недавно Зигелю, решительно выступил за оборону. Его поддержали два-три офицера. Казалось, к ним готовы присоединиться еще несколько человек. Но тут слово взял приглашенный на совет швейцарский комиссар тучный полковник Курц.
– Господа!
– сказал он торжественно.
– Я уполномочен довести до вашего сведения решение моего правительства: если произойдет еще хоть одно сражение, то оно откажется предоставить вам убежище.
Настала тягостная тишина. Было очевидпо, что слова Курца произвели большое впечатление на колеблющихся и с удовлетворением
– Решение вашего правительства, - разорвал тишину напряженный голос Энгельса, - противоречит принятым нормам международных отношений, не говоря уже об элементарных законах гуманности.
– Я это решение не принимал, - невозмутимо ответил швейцарец.
– Я уполномочен лишь передать его вам.
– Ну а если сражение произойдет помимо нашей воли, если мы будем внезапно атакованы - вы и тогда не пустите нас на свою землю?
– с холодным бешенством в глазах спросил Виллих.
Курц помялся, поерзал в кресле, пожал плечами, наконец сказал:
– Господа, мой вам совет: не медлите с отходом. Не медлите!
После этого решение об отходе было принято подавляющим большинством.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
11 июля с раннего утра армия в спешном беспорядке устремилась на юг к переправам через Рейн. Пруссаки могли бы сейчас произвести огромные опустошения в этом клубящемся хаосе, но, по счастью, они, как и прежде, бездействовали.
Виллих, видя, что все усилия напрасны и что дело вроде бы вопреки всем вероятиям завершается благополучно, насколько благополучным вообще может быть конец разбитой армии, снял оборону у Бальтерсвейля и сосредоточил отряд в Ештеттене. Как это ни горько, а надо было следовать за всеми.
Около полудня Виллих готовился уже подать команду отряду сняться и двинуться к Рейну, как вдруг неожиданно явился конный вестовой офицер с письмом от Зигеля. Тот извещал, что уже находится в Швейцарии, в Эглизау, что все в порядке, что власти разрешили офицерам оставить холодное оружие и что отряду Виллиха следует немедленно тоже перейти границу.
– Эглизау!
– с отвращением проговорил Виллих.
– Вспомнил о нас, каналья, когда оказался на том берегу!
Да, надо уходить за Рейн, но Виллиху - и Энгельс полностью разделял с ним его чувство - противно было делать это по предписанию Зигеля, следовать за ним по пятам, повторять его движение.
Всю дорогу до Лотштеттена и далее до самой грапицы они молчали, а когда уже в сумерках подошли к Рейну и надо было его переходить, Энгельс сказал:
– Давай заночуем здесь. Проведем еще хоть одну ночь на родной земле.
Виллих обрадовался предложению, понимая, конечно, что оно было далеко не безопасно.
– Верно, заночуем, - сказал он.
– Хоть не в один день с Зигелем перейдем границу, и то утешение.
Приняв все необходимые меры на случай внезапного нападения неприятеля, наскоро поужинав, командир и адъютант пошли спать.
Потому ли, что ночь была теплой и звездной, потому ли, что хотелось напоследок вволю надышаться воздухом родины, они, не сговариваясь, решили лечь не в палатке, а на открытом воздухе.
Каждый думал, что сразу уснет, но сон не шел ни к тому, ни к другому. Оба молча лежали и смотрели в темное звездное
Энгельс думал о том, что все-таки правильно сделал, приняв участие в этой кампании, обреченность которой он понимал с самого начала. Он еще раз убедился: ничто не может заменить живого, непосредственного, личного опыта. Как много удалось повидать за эти недели и месяцы! Все это надо будет вместе с Марксом обдумать, проанализировать, взвесить. Но один важный вывод непреложно ясен ему уже теперь: колеблющаяся природа мелкой буржуазии непреодолима, и потому в будущих революционных боях рабочие должны позаботиться прежде всего о том, чтобы руководящую роль взять на себя, а не предоставлять ее таким, как Хёхстер и Брентано.
Вспомнив о Марксе, Энгельс подумал, как трудно будет сообщить ему о гибели Молля, как эта весть его огорчит.
– А Раштаттская крепость еще держится, - вдруг перебил его мысли Виллих.
– Да, они оказались настоящими героями, ее защитники. Кто мог этого ожидать?
Они еще помолчали, глядя широко открытыми глазами в небо.
"Где теперь Карл?
– подумал Энгельс.
– В Париже? В Лондоне? Удалось ли ему соединиться с семьей? Или семья по-прежнему в Бингене?"
– Послушай, - снова заговорил Виллих, - что, если нам двинуть завтра не на ту сторону Рейна, а обратно в Шварцвальд и по горным тропам, только ночью, добраться до Раштатта?
Энгельс, зная, что собеседник его не видит, широко улыбнулся: такой энтузиазм не мог не тронуть.
– Нет, Август, нет. Это чистейшая авантюра. Километров около двухсот по занятой неприятелем территории?.. Четыреста пятьдесят человек не иголка.
– Хорошо, ну тогда давай переправим завтра отряд в Швейцарию, а сами - туда!
Энгельс приподнялся и взглянул на Виллиха. В сумраке лицо его было напряженным и серьезным, в глазах то ли отражался звездный свет, то ли стояли слезы.
Энгельс снова откинулся на спину.
– Прости, но и это было бы авантюрой. Во-первых, мы отвечаем за отряд и не имеем права бросить его в чужой Швейцарии на произвол судьбы. Власти, как ты понимаешь, не будут к ним слишком любезны. А у них ни денег, ничего.
– Но защитникам Раштатта еще хуже, - тихо и хрипло выговорил Виллих.
– У них, может быть, уже кончаются боеприпасы, и кончилась еда, и нет воды.
– Верно, возможно, все так и есть. Но, повторяю, на нашей совести отряд, с которым мы прошли всю кампанию, который верит нам.
– Бойцы поймут нас, если мы завтра им все объясним.
– Кроме того, - негромко, но твердо продолжал Энгельс, - более чем сомнительно, чтобы нам удалось пробраться в крепость, обложенную со всех сторон вот уже две недели. Я уж не говорю о том, что дойти до нее, даже вдвоем, тоже дело непростое.
– Я не узнаю тебя, Фридрих. Такая осмотрительность! Ты же смелый человек, я видел тебя в бою!
– В бою другое дело. Я могу рисковать и даже люблю риск, но меня никогда не восхищали авантюры. А ты предлагаешь именно авантюру, Август. Ты не учитываешь даже того, что несколько дней мы оторваны от мира, не знаем, какие там новости, и вполне может статься, что Раштатт за это время пал. Представляешь, мы, преодолев огромные трудности, добрались с тобой наконец до крепости, а там - пруссаки!