Эпистолы: друзьям моим единственным

Жуков Геннадий Викторович

АМФОРА

Надменный выгиб чужестранных плеч.Изгиб бедра, прикрытый тканью длинной.Когда б не речь — да, если бы не речь, —Что б знали мы о женщине любимой?И что нам знать о женщине дано?Несу сосуд, встревоженно гадая:Аспазия? Ксантиппа? Иль Даная?Огонь в тебе — вино — или зерно?

К ПОЗДНЕЙ АМФОРЕ

Ну, что так смотришь, подбоченясь?Ныне —Не то вино. О, юности венец!Наложницу, античную богиню,Сарматам продавал тебя купец.Сколь много уст знавало это тело…Не то вино… И более того —Прелестница! Как ты отяжелелаОт жадности владыки своего…

ГЕРМЕС. ДИАЛОГ СО СТАТУЕЙ

«Ты бог, Гермес, а вертишься у трона.Что Зевс тебе?» — «Мне кровь родная он…»«Зачем ты скот украл у Аполлона?»«Чтоб не заелся славный Аполлон —Взамен коров ему я сделал лиру»«Скажи, Гермес, ведь нынче ты богат,Продай коров и сшей себе наряд,Ну

что ты голый шастаешь по миру?»«…Но этот мир, он так наряден, брат…»«Скажи, Гермес, ведь ты посланец неба,Зачем ты покрываешь воровство?»«Все люди, брат. Людское естествоВина желает и желает хлеба».«В твоей свирели музыка витает,Ну что тебе желания людей?Кто знает, что им нужно?»«Прометей…А что не нужно, даже он не знает…»Сказал я: «Не понять твоей морали,Позволь — перепишу все набело?»А бог молчал. Нагой — как обокрали,Тянул шнурок, аж челюсти свело:Чинил свои крылатые сандалииИ хмурил олимпийское чело.

КОЛОКОЛЬНЫЙ КОНЬ

Конь багряный вошел. И смутилась душа…Плавный слиток металла и томное око…И смутилась душа. И душе одиноко.Конь багряный вошел — и смутилась душа…Столько меди певучей! И чудится — тронь,И откликнется тело пугливое — конь!Словно маленький колокол — конь!…Что за дело мне в медной усмешке с жемчужным оскалом?Что мне горн серебристый, заплавленный в горло?Но тронь —И смутится душа.И наполнится певчим металлом.И заноет задумчиво: «Конь…»Я вложу удила в эти медные теплые губы,И накину узду. И на спину литую взойду.Встанет конь на дыбы. Серебристые звонкие трубы,Словно раструб радара, окликнут над полем звезду.Мне опустит звезда голубую холодную ленту.И на тонком луче, оплетенный холодным лучом,Раскачается колокол вместе с хмельным звонарем!Раскачается колокол в небе с хмельным звонарем!…Сколько круглых, пустых околесиц катал я по свету —Прежде чем огласить эту степь колокольным конем!

* * *

И вот на смену нервному каприсуСнисходит гимн высоких звездных сфер,И подступает небо к ТанаисуТремя рядами эллинских триер.Струится дождь с освобожденных весел,Когда над сонным градом их взметаетЖест кормчего! И блики на весле…И с днищ морские звезды опадаютИ дотлевают на сырой земле…О, мне везет! И молод я, и весел!Грядут в полнеба под бореем косоПленительные вина из Родоса —Грядет в полнеба гулкая гульба!О восхищенье — золотая эра!Я воспою эпоху, где судьба…Что ты несешь, небесная триера?И голос был — как ворон из-под ветра:«Семь певчих роз печальных для пресбевта,И для поэта — мертвого раба».

КИММЕРИЙЦЫ

Копыта коней его подобны кремню

Из Библии

Послушайте: цокает камень о кремень —То бродит еще не прирученный конь.Меж камнем и кремнем рождается времяОгня. Человек приручает огонь…Но вот вам картина из позднего быта:В степях Меотиды курганы встают,Сто тысяч коней подымают копыта —О, дважды сто тысяч копыт из гранита! —Копыта на камни Урарту падут…Здесь эхо в степи, словно в пагоде старой…«Куда вы с земли киммерийской воспетой?»«Мы в Лидию. Мы за лидийской монетой…»«Куда ты, кочевник, дитя скотопаса?»«Во Фригию! Я за тиарой Мидаса…»И рухнули камни на камни предгорий.И высекли искры. И высохло море…Но пламя гасила иная вода —Летейские струи прозрачней прохлады,Летейские струи темнее обиды.И все. Лишь курганы в степях Меотиды.И камень о кремень — последний удар.

КИММЕРИЙЦАМ

Зажмите пасть коню! Пусть пеной изойдет,Но замолчит! Ни выдоха, ни слова —Все слушайте: лавина степь сечет,Густеет зыбкий свет от хохота хмельного.На меди ваших стрел — лишь бронзовый загар,На бронзе скифских стрел — железные налеты.Конь выступит в земле наволглые пустоты —Мглу ваших тайников рассеет их пожар.За то, что жаден слух до воинских похвал,За то, что ваш язык не жаждал пониманья,За кровожадный рык звериного сознанья,За, алчность, за вражду — бог брата вам послал!Дух предков ваших слаб. Он будет выть из дырРазграбленных могил в ничтожестве смиренном.За то, что ваша речь не знала слова «мир» —Вот что случилось ныне во вселенной.

РЕЧИТАТИВ О НОЧНОМ ВЫПАСЕ

…Очнувшись я сказал: проклятые трамваи

Геннадий

…Словно бы еще помнится, да, — словно бы еще снится: гулкая чаша накрыла глазницы. Спичку зажгу — все легче, все лучше! — опознавательный факел заблудших…Черное небо все глуше, все ниже. Агнец в подпалинах рыжих дрожит меж ладонью и сердцем, как дека дутара, то к сердцу саднящему, словно саднящая рана, прильнет исступленно, то дрогнет и ринется прочь. И кличет, и кличет надменную мглу: где моя мама? Кто моя мама? Ушла на закат отара. Ночь.Ночь гулкою чашей накрыла глазницы. Коня моего умыкнула степная весна — на травах настоенных пьяных кровей — кобылица! Не тронь меня, агнец… Хватит с меня чабана… Не тронь меня, агнец тихий! Не тронь. Ушла на закат отара. Лежу в чебреце, как обломок кентавра. Сбросил меня конь.В общем, простое дело. Сбросил, как голову — тело. Бремя ему голова моя, тяжкое бремя…Этой отаре заблудшей я — пастырь слепой. Ах, забери меня, клан мой — трамвайное племя! Я здесь из города Я здесь изгой. Горе! Не то что на влажной лошажьей спине — на скаку, на бегу — я на степи этой буйной сидеть не могу! Горе… Колеса — достойные лавров! — и многие лета колесовали

кентавров на лошадей и поэтов. Так и живем. Уже вечность живем одне, в смутном родстве и смутной вине.Друг мой, собрат, если станет коню невтерпеж, конь твой уйдет — гы другого коня не найдешь. Друг мой, собрат, если канет отара к К закату — стадо посеешь — ночку пожнешь. Ночку — ни зги! — встретишь навзничь, как город в развалинах. Все возвратимо — по кругу, по ободу — все! И у судьбы колесо. И у истории колесо. Лишь у свободы четыре точеных ноги. А у любви — и того-то — лишь крылья в подпалинах.Не тронь меня, агнец тихий, не тронь.Агнец светлый, слетай — там, за бездною ночи, огонь!Там очерчен магический круг на холмах —Там лепечет костер о семи языках.Там чабан, словно посох чабаний, носат,Из трубки сипатой сосет самосад.Там подпасок в ладони зажал уголек —Чтобы я свое сердце саднящее пеплом прижег.Скажи им: я слышу — трава врастает мне в спину.Скажи им: я знаю — нет ног у меня.Скажи, пусть вернут мне мою драгоценную половину.Коня мне — пугливого, словно крыло вдохновенья! —Коня мне. Полтела отдам за коня!

СТРОКА

Посмотри, как устроена наша строка:Вот вцепилась в скрипящую ручку рука,Так бы век и тянула с упрямством волаХоть до края земли, хоть до края стола.Будто в поле поземка, бумага бела,Приближается край, и в судьбе перекос…У руки отрастают два долгих крыла —Перелет совершить. Совершить перенос.Там, где вскрыта прямой бороздою земля,Пролетает рука с беспощадным копьем,Чтоб в полете пологом ударить червяС намозоленным узким челом.

ТРИ ДАРА

На скифскую землю упали сброшенные с неба золотые предметы плуг с ярмом, обоюдоострая секира и чаша Старший брат, увидев первым, подошел желая взять их но при его приближении золото загорелось Тогда он отступил, и приблизился второй брат, и опять золото было объято пламенем Этих загоревшееся золото отвергло Но при приближении третьего, самого младшего оно погасло, и он унес его к себе И старшие братья после этого, по взаимному соглаше нию передали всю царскую власть младшему

Геродот «История. Книга IV»

ДАР ПЕРВЫЙ. ПЛУГ..Болид — раскаленный посланец небес,Пылающий меч сумасбродного бога,Прошелся над лесом, вскрыл девственный лес,Огнем полыхнула степная дорога.И там, где падучая эта звездаУдарила в степь, наподобье булавы,В каленой степи пролегла борозда.Огнем полыхнули горючие травы!Когда же утихли потоки огняИ ночь увела золотого коня,Простуженный ветер оплакал беду,Взвил пыль и зерно закатил в борозду.Наволгло зерно. С дождевою водойВошли в него воля и лень и…..И здесь зависает перо над строкой,И я говорю в изумленье:«Послушайте! Это раскрылось зерно!И чудо свершилось, поверьте.Под пеплом и пылью раскрылось зерно,Сейчас совершится бессмертье!»О как же привычно нам жизнью даноБессмертье. Бессмертьем чревато зерно,И сколько бы небо ни слало огня,И сколько б мечей ни метало —Бессмертна земля, ибо ей сужденоУмножить семирежды это зерно,Отведав огня и металла…ДАР ВТОРОЙ. ОБОЮДООСТРАЯ СЕКИРАТам — в дальнем небе — вспенилась руда,Прорвала тучу вызревшая лава,Упала капля тяжкого расплаваВ продольный прочерк конского следа.Пробоину закрыли облака…Сквозняк развеял дымную порфиру…И обоюдоострую секируИз черной глины вынула рука.И человек — в истоме восхищенья —Стоял и слушал посреди весны,Как лезвие для крови и войны,Со свистом перетянутой струны,О ветер трется в жажде преступленья.Он слушал, слушал долго, без движенья…Он не расслышал в звоне тишины,Как лезвие с обратной стороныО выдох трется в жажде искупленьяВины и крови, крови и вины…ДАР ТРЕТИЙ. ЧАШАПочетен дар, но чаша тяжела.Дар свыше не дается даром…И клонит чаша к плоскости стола,Угаром наполняясь и нектаром.Мой труд в ночи, но труд мой не во тьме.Нет, я не волк, я вол в тугом ярме.Вот чистый лист, распаханный пером…Полчаши света зреет над столом…Спи, плуг, секира… Но душа, — не спи!Отведай яда и отведай меда.Все знай на вкус, душа — слуга народа,Все ведай, что содеяно в степи.Бесценно все, что создала рука,Но смысл труда бесценней час от часу.По капле свет родного языкаЯ собираю в жертвенную чашу.Так вот что мне отныне суждено,Вот что мне смысл под этою звездою —Не разбавляя терпкий слог водою,Пить дикий слог по-скифски, как вино.

* * *

Вы потом все припомните, как сновиденье —Наши долгие томные игры глазами,Что ответили губы, что руки сказали,Наши разные мысли, полночные бденья.Дом дощатый, скрипучий скандальных поэтов,Полустанок, где ясно цветет бузина.Бузина, что — как лилия — светит со днаНеглубокой пиалы рассеянным светом.Вы потом все припомните, словно награду, —Как сухая трава оплетала ограду,И ограду, что нас от всего ограждала,Под напором дрожала, да не оградила…Потому, что жила в нас дремучая сила,Потому, что легко от всего оградиться,Только нужно нам было попроще родиться,Чтобы нам не пришлось от себя ограждаться.Все равно вы припомните тайные слезы,И, как тайную радость, припомните горе,Вы припомните город, где мы не похожиНа любимых людей, что забудутся вскоре.Я потом все припомню, неведомо — что же,И как есть — еретик — буду долго молиться:Не лишай меня, смертного, памяти, боже,Перед тем, как бессмертным забвеньем забыться.Мне потом все припомнится, как утоленьеЖаркой жизни — любимые юные лица,Я не знаю, пред кем мне стоять на коленяхЗа случайную жизнь, что до смерти продлится.