Эпитафия Красной Шапочке

Стангеруп Хелле

Но когда я узнал, что труп обнаружили, сердце у меня упало. Я готов уже был отказаться от своего плана, но, так или иначе, все-таки осуществил его. Я вышел из кабины и уложил труп в короб. Все это заняло не больше пяти минут. И хотя мне было ясно, что после этого все решат, что это я убил ее, у меня как гора с плеч свалилась. Ведь тем самым я снимал подозрение с жены, а это было для меня сейчас важнее всего. Лишь спустя некоторое время мне удалось связаться с ней и выяснить, что она не имеет к убийству никакого отношения. Но было уже поздно. Поскольку вы сразу же не арестовали меня, я понял, что Кок не проболтался. Если

бы он все же заявил на меня, то я бы сказал, что это он выходил из кабины. У него ведь тоже был мотив — я слышал, как они ругались с Гуниллой. Вот и вышло бы: его слово против моего.

— Почему же вы все-таки решились все рассказать мне сейчас?

— Сейчас — совсем другое дело. Совершено еще два убийства, это уже слишком. Да и, кроме того, я больше так не мог — мне необходимо было сознаться в том, что я сделал. Это поможет следствию?

— Вероятно, да. Что ж, будем надеяться, то, что вы рассказали мне сейчас, — правда, вся правда.

— Да-да, уверяю вас…

— Я сегодня уже слышал столько заверений, что устал от них. И поверьте, не они мне сейчас нужны. У меня к вам еще один вопрос: когда вы в последний раз видели Матиессена?

— За столом в тот день перед нашим отлетом он просил меня зайти после обеда к нему: он сказал, что у него для меня приготовлен какой-то подарок. Я пришел в четыре-полпятого, хотя нет, скорее, было уже около пяти. Он предложил мне рюмку мадеры и подарил платок с вышивкой. В его номере я пробыл всего несколько минут.

— Когда вы вошли, что лежало у него на столе?

— Кроме пакета, ну платка, который он мне подарил, там был еще один сверток.

— Значит, когда вы вошли, на столе было два пакета? Всего два?

— Да, в этом я уверен. Совершенно точно, два.

— Спасибо, больше у меня нет к вам вопросов. Не составило бы вам труда задержаться ненадолго здесь, в управлении? Только ни в коем случае не надо воспринимать это как арест. Просто через некоторое время ваша помощь еще может мне понадобиться.

— Да-да, конечно.

Капитан Нильсен вышел из кабинета, но, несмотря на последние произнесенные им слова, видно было, что перспектива задержаться здесь подольше вовсе его не радует.

Глава 21

На Анне было легкое зеленое платье свободного покроя, которое не тан полнило ее, как строгая, узко пошитая Форма. Да и цвет был ей явно к лицу — он выгодно оттенял светлые, несколько блеклые волосы девушки. Устроившись поудобнее на предложенном ей стуле, она выжидательно взглянула на комиссара. Если она и нервничала, то по крайней мере по ней это было не заметно. Аккуратно одернув платье на коленях, она откинулась на спинку.

— Прошу прощения, что пришлось потревожить вас в столь поздний час, но мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

— Ничего страшного. Так чем я могу вам помочь?

— Для начала я бы хотел узнать, в котором часу вы в последний раз видели убитого пенсионера Матиессена?

Она наморщила лоб, вспоминая.

— По-видимому, это было около часа. Он позвонил мне в номер и спросил, не зайду ли я к нему — у него кое-что есть для меня.

— И что же он вам подарил?

— Вышитый носовой платок с буквой "А"в углу. Это было весьма трогательно с его стороны. Он был упакован в папиросную бумагу и лежал на столе, когда я вошла.

— На столе было еще

что-нибудь?

— Да, несколько бокалов — он угостил меня мадерой. А кроме того, еще четыре маленьких свертка, уложенных в ряд.

— Какие у вас были отношения с убитым? Вы когда-нибудь ссорились?

— Нет, что вы, он был такой милый.

— Даже тогда, когда уверял, что видел вас поздно вечером с каким-то португальцем?

— Это вам Кари успела наболтать?

— Да.

— Это не совсем так. Правда, я была несколько раздосадована, но мы не ссорились. Она все вечно преувеличивает.

— А почему это вас раздосадовало? Ведь в этом не было ничего особенного, может быть, он просто так шутил?

— Я не люблю таких шуток.

— Но почему?

— Я вообще не выношу разговоров на подобные темы.

— Почему вы не выносите разговоров на подобные темы? Постарайтесь отвечать мне более точно.

Она пожала плечами, вздохнула и улыбнулась.

— Пожалуйста, как хотите. Дело все в том, что я вообще ненавижу болтовню. Ведь сплетни возникают так легко. Стоит только человеку вздохнуть, и сразу же все могут перевернуть и переиначить. Особенно это плохо в таком тесном коллективе, как наша авиакомпания.

— Скажите, а со сплетнями у вас всегда было так плохо?

— Признаться, с приходом к нам Гуниллы стало еще хуже.

— Вероятие, именно вам больше всех доставалось от нее в этом смысле? Не так ли?

— Да, пожалуй, так.

— Почему же?

— Дело в том, что ей никак не удавалось уличить меня в контрабанде. Ее прямо-таки бесило, если она не могла прижать кого-то к стенке. И если не получалось сделать это одним способом, она сейчас же пробовала что-нибудь другое. Если же и здесь ничего не выходило, она могла просто-напросто сочинить о тебе что угодно. И тут уж годилось все; если речь шла о том, чтобы кого-то задеть, то, поверьте, не было предела ее изобретательности. А я была для нее особенно желанным объектом. Однажды, когда Гунилла была еще простой стюардессой, я на вечеринке отбила у нее парня. Ничего особенного — мы просто потанцевали с ним несколько раз, но она страшно разозлилась и ушла домой. Думаю, именно из-за этого она и начала распространять обо мне разные слухи. В них никогда не было ничего конкретного, но все сводилось к тому, что я живу с кем попало — с подонками, с цветными… Особенно ей нравилось смаковать последнее. Если ей удавалось убедить кого-нибудь, что у меня есть любовник африканец, она не считала день потерянным. Дело вовсе не в том, будто у меня были или есть какие-нибудь предрассудки на этот счет, нет, просто, знаете ли, неприятно постоянно слышать, как о тебе шушукаются по всем углам. Будь я умнее, мне бы следовало сразу же признать, что россказни Гуниллы — правда, тогда и болтовня бы сразу стихла. Ведь это интересно только до тех пор, пока человек все отрицает.

— И это единственная причина, по которой вы испытывали к ней неприязнь?

Анна горько улыбнулась:

— Зачем вы спрашиваете о том, что вам и так известно?

— Чтобы узнать еще больше.

— А больше тут и не скажешь. Она расстроила нашу помолвку — вот и все.

— Вы забыли рассказать, что несколько раз при всех грозились отомстить ей.

— Я не забыла, но какой смысл говорить об этом сейчас? Как я могу теперь отомстить ей, мертвой?

— И тем не менее, быть может, вы все же познали радость мести?