Эпоха последних слов
Шрифт:
Та самая Ивэйна, которой проломили череп во время драки за метеорит.
Та самая Ивэйна, чье безжизненное тело алхимики бросили в долине на съедение подступающей раскаленной лаве.
Та самая Ивэйна, что заботилась и ухаживала за Червяком, всегда оставляла для него лучшие куски, не давала в обиду, пела старинные песни и убаюкивала мудрыми баснями.
Он просто не мог сказать Элли.
Просто не мог.
Глава VII
Пасть
Стальной
Вольфганг и Скалогрыз не могли оторвать взгляд от этого простого, но по-своему колдовского процесса. Рыцаря завораживала игра огня и тени, монотонные, отточенные движения стальных рук в войлочных перчатках, гулкие ритмичные удары. Гном же попросту наслаждался работой мастера: он, как и любой другой представитель подгорного народа, разбирался в кузнечном деле и потому прекрасно понимал — то, что происходит сейчас у него перед глазами, являет собой истинное высокое искусство.
А вот Костолом откровенно скучал. Некоторое время его вроде бы тоже занимало удивительное зрелище, но потом он потерял к нему всякий интерес и принялся смотреть по сторонам. Орки с недоверием относятся к любому творчеству и созиданию. Конечно, в каждом уважающем себя племени имелась пара кузнецов, которые клепали броню и ковали ятаганы, но обычно ими становились старые или увечные воины, не способные более ходить в набеги. У Ыра хватало соображения помалкивать и не двигаться с места, однако происходящее явно тяготило его.
Аргус тоже хранил молчание. Тени, в которых он скрывался, были столь густыми, что ни один, даже самый острый глаз не смог бы различить в их глубине очертаний двуглавого бога. И брат Лариус, стоявший у дверей, не взялся бы с уверенностью утверждать, оставался ли Хозяин Кошмаров здесь или уже покинул комнату, отправившись одному ему ведомыми путями к одному ему ведомым целям.
Старый алхимик наслаждался каждым мгновением. Предыдущая никчемная, бессмысленная жизнь обретала немалую цену. Всего в нескольких шагах от него менялся ход истории. Он присутствовал при событии, обреченном на многочисленные и подробные упоминания во всех мыслимых летописях и хрониках. Он занимал собственное — весьма почетное — место в вечности.
А потом Аргус сказал:
— Оно здесь.
— Кто? — спросил Костолом, единственный не очарованный магией созидания.
— Зло, — просто ответил Двуликий. — Оно пришло.
— Что ты имеешь в виду? — отвлекся Вольфганг.
— Ничего, кроме того, что сказал. В цитадели демон.
Скалогрыз и рыцарь переглянулись.
— Больше к алхимикам ни ногой, — пробормотал гном. — Всякая нечисть гуляет по их цитаделям, как у себя дома.
— Демон? — не услышал его Вольфганг. — Там же эльфийка и мальчишка…
— И Харлан, — добавил гном. — И куча братьев в рясах.
— Что нам делать? — спросил Вольфганг у теней.
— Оставаться здесь. Ждать. Пока недостаточно стемнело, я не могу отправиться наружу в физическом теле. Без меня вам не справиться.
— Ждать?! — взвился Вольфганг. — Оставить наших там? Оставить
— Они не имеют никакого значения для будущего, — ответил Аргус. — Они не имеют смысла, не стоит рисковать собой ради них.
— Хватит этих разговоров о смысле и риске! Ты здесь, похоже, в шахматы играешь! Жертвуешь незначительными фигурами, чтобы подобраться к противнику! Так вот, Харлан и Элли — не пешки! Ты убедил меня бросить брата, а теперь хочешь, чтобы я и их тоже оставил?
— Если ты сейчас погибнешь, враг победит.
— Да неужели?! Чем я так важен, Бездна побери?!
— Связью со своим братом. Вы уникальны, и…
— Ну точно, так я и знал! Многоходовая комбинация! Знаешь, что? Ты — бог, а я — человек. И, наверное, это правильно, что тебя заботит вся картина в целом. Но мне она больше не нужна. Потому что люди ва…
— Иди уже.
— Что?
— Хватит сотрясать воздух. Идите наверх, сделайте, что сможете. Особенно не геройствуйте, главное — продержитесь до темноты.
Вольфганг и Скалогрыз бросились к выходу, но Костолом рявкнул им в спины:
— Погодите! — и тяжело опустил свою лапищу на плечо брата Лариуса. — Где наше оружие, старик?
Внутри Костяной Шатер выглядел еще больше. Драконий хребет, служащий потолочной балкой, казалось, врезался в густую синеву неба, продавливал ее. Солнечный свет лился потоками меж ребер, ложась ослепительно-белыми полосами на пол, покрытый плотным слоем костяной крошки.
В центре шатра возвышалась мраморная колонна, увитая высохшими лианами, такими же бесцветно-бледными, как и кости вокруг. Венчали ее четыре длинных загнутых рога. Или клыка. Один из них до середины покрывала ярко-красная, свежая кровь. Капли медленно падали вниз, и от страшного противоречия между алым и белым у Рихарда защипало в глазах. Хотя, может, дело было в том, что мрамор слишком ярко сверкал под солнечными лучами. Он пошатнулся, с трудом удерживая равновесие. Нереальное тело очень даже реально страдало от усталости.
Рыцарь медленно опустился на колени. Его путь оканчивался здесь, в этом сомневаться не приходилось. Если и имелось в джунглях по эту сторону врат место более значимое или могущественное, он попросту не сумел бы до него дойти. Он больше не встанет, пробудет здесь до тех пор, пока звезды не погаснут, пока его плоть не истлеет, а кости не смешаются с ужасающим ковром Шатра, не оставив от Паладина по имени Рихард никаких следов. Исчезнет не только тело, сгинут мысли, чувства, желания — все, чем он был, чем он жил, растворится в беспощадной белизне потустороннего солнца. Пусть.
Капли продолжали падать. Неспешно. Ритмично. Словно маятник. Секунда за секундой — в никуда. В Бездну.
Рихард закрыл глаза. Если бы в нем оставалось хоть немного жидкости, не высушенной огромным жестоким солнцем, наверняка появились бы слезы. Он не справился. Он сдался.
Нет.
Не может быть.
Нельзя.
Скрипя зубами так, что, казалось, вот-вот треснет череп, Рихард начал подниматься. Все его существо протестовало против столь грубого насилия над собой. Ноги не слушались, отказывались поддерживать туловище, руки дрожали, словно после десяти дней беспробудного пьянства. Вообще состояние больше всего напоминало именно похмелье — невероятно сильное, непобедимое, всеобъемлющее. Зажмурив глаза, потому что от света его тошнило, Рихард сделал шаг. Потом еще один.