Эра беззакония
Шрифт:
Вечером они с отцом впервые узнали, как выглядит детская комната милиции. Коля односложно отвечал на вопросы, отец сурово молчал. Родители забинтованного семиклассника наперебой трещали о том, какое золотое у них дитя, и требовали посадить в колонию распоясавшегося хулигана Калмычкова. А хулиган, почти на голову меньше своей жертвы, в синяках и ссадинах, никак не вырастал в протоколе до требуемой величины и жестокости.
На первый раз Колю решили отпустить, хотя мать пострадавшего причитала и грозила неприятностями. Тогда Колин папа подошел к отцу семиклассника и громко
Но больше ни разу, ни пальцем в этой школе его никто не тронул. Грозились поначалу: «За Петрова!..», но видно кишка тонка. Через полгода Коля спросил у отца: «Они, что – все такие трусливые?» «Почти все, сынок… – ответил отец. – Только часто их бывает слишком много».
Воспитывала Калмычкова мать, но человеком его сделал отец.
И юрфак университета одобрил. И решение пойти работать в милицию. Колиных мозгов хватило бы на учебу и на мехмате. В аттестате – пятерки, кроме нескольких четверок по гуманитарным. Но кем он станет после мехмата? Учителем математики? Тяги к науке нет. А в милиции дополнительные преимущества. Бонусы, как теперь говорят. Это понимали и в те годы.
Коля добросовестно выполнил свою часть семейных обязанностей. Мама тоже. А вот отец подкачал.
В середине восьмидесятых он стал понемногу меняться. Закрутились какие-то дела. Домой зачастили новые люди. В дорогих шмотках, с красивыми женщинами. Старые друзья незаметно рассеялись. Достаток в семье пугающе вырос, а счастье ушло. Отец стал задерживаться по ночам. Много пить.
Да, хуже всего пьянство. Мама этого вытерпеть не могла. Скандалили тихо, когда Коли не было дома, но к десятому классу вся их жизнь превратилась в скандал. Хоть домой не приходи.
Потом папу арестовали. ОБХСС распутывал сложное хозяйственное преступление. Следствие проходило на нескольких предприятиях, в органах городской власти, даже кое-кто из милиции попал под раздачу. Отца зацепили по мелочи, в общей куче, но для него это был удар.
Спасли перемены. Во власти началась грызня, сменились приоритеты. Дело, так шумно начатое, понемногу спустили на тормозах. Отсекли по кусочкам и городской, и милицейский след. Потом отстегнулись большие начальники, и до суда доплыла только самая мелкая рыба. Такая, как Колин отец.
Как они пережили суд, лучше не вспоминать. В то время еще стыдно было ходить сыном мошенника. Да и самого преступника мучила совесть, а совсем не страх наказания. Всю жизнь он старался быть порядочным человеком.
Слабое сердце отца еле выдержало приговор: «…оправдать за отсутствием состава…». И, отпущенный из-под стражи в зале суда, он поехал не с мамой домой, а на «скорой» в реанимацию, с обширным инфарктом. Еле выходили. Все оставшиеся ему семь лет он провел между реабилитацией после предыдущего инфаркта и ожиданием следующего. Бросил пить и работать, но прежним уже не стал. Корил себя за «светлановские» годы.
Отец умер в девяносто пятом. Калмычков думал, что не сможет жить. Через восемь
Больше часа он просидел на кладбище. Тихий и умиротворенный, приехал домой без всякой опохмелки. Ни с кем не ругался. Не вмешивался в попытку Валентины удержать Ксюню от похода на вечеринку. Рано лег спать, стараясь не вспоминать того, что было вчера, и не думать о том, что ждет его завтра.
Дорогие гости генерала Арапова
В тот же день
Воскресным вечером, на даче, генерал встречал новых гостей. Повторился вчерашний сценарий. Веня готовил баньку, делал шашалык, разливал вино по бокалам. Только вел себя по-другому. Будто ровня он этим троим, что приехали каждый на машине с водителем. Двое так еще и с охраной.
Сидели в доме, в маленькой гостиной. После бани генерал одел всех в белые махровые халаты, и со стороны уютно выглядел кружок пожилых мужчин, присевших кто у стола, кто у камина. Веня выкатил все, чем принято потчевать гостей с положением, и уселся рядом. Тоже в халате и тапочках. В разговор не встревал, но следил за его нитью.
– Банька у тебя, Серафим Петрович, душевная… – сказал, отпиваясь брусничным морсом, самый главный гость, московский. Он был тучен и нездоров на вид. Распаренные щеки пугали лиловым отливом, белки глаз налились кровью. Дышал и говорил тяжело, с перерывами. – Мне врачи запрещают. На собственной даче не парюсь. А твою организм переносит. Мягка, ароматна… Чем топите?
– Это Веня мудрит, я не суюсь… – ответил генерал Арапов. – Ты, приезжай почаще, Иннокентий Палыч, Веня из тебя болячки выгонит.
– Нельзя чаще. Кругом глаза, уши. Стучат без остановки. Перед новым министром выслуживаются, – ответил Иннокентий Палыч, генерал-лейтенант милиции, начальник департамента МВД. Не самого, к сожалению, важного. В давние годы он служил под началом Арапова, но время расставило их на ступеньках служебной лестницы по собственному усмотрению.
– Шутки шутками, а ситуация серьезная. И развивается не в нашу пользу, – подал голос из кресла-качалки еще один гость, Вадим Михайлович. Он немного похож на хозяина дачи: так же сед и высок, но гораздо моложе. Мускулист и подвижен. Генерал рядом с ним – отработанный пар: слишком худ, кожей желт, а в движениях вял и расхлябан.
– Знаю ваши проблемы, Вадим, – отозвался Иннокентий Палыч. – Даже больше того, работаю над их решением. Пока «тамбовские» не по зубам. Деверсифицировались, разнесли активы в легальные структуры. Но мы работаем, Генпрокурора дергаем, беседуем в верхах…
– Время поджимает. Мне два хода осталось до вице-губернатора. И я их сделаю! – погрозил кому-то кулаком Вадим Михайлович.
– Может, деньгами помочь? – поинтересовался Арапов.
– Денег достаточно. Мне бы из-под этих козлов табуретку выбить! Везде их люди, куда ни плюнь. Весь Питер скупили! И договариваться не хотят.