Эра беззакония
Шрифт:
Через семь минут подкатил затонированный до черноты «Ленд-Круизер», встал на стоянке. Из машины никто не вышел.
Еще через три минуты к кафе плавно причалил «шестисотый мерин» со вторым «Круизером» на хвосте. Выскочил охранник, распахнул заднюю дверь «Мерседеса». Из нее, по-молодому легко, выбрался поджарый седой мужчина. Он оказался высок и элегантен: в стильном черном пальто, белом кашне и дорогих туфлях. Охранник распахнул перед ним дверь кафе.
Посетителей ветром сдуло. «Седой», как промаркировал его Калмычков, шагнул прямо к нему. Широко улыбнулся:
– Здравствуйте,
– Здравствуйте, – поднялся навстречу Калмычков, – к сожалению, не знаю с кем…
– Зовите меня Вадимом Михайловичем.
– Очень приятно, Вадим Михайлович, – сказал Калмычков.
– Присядем. Может, по кофейку? – спросил «Седой», и получив согласный кивок, отправил охранника к барной стойке. Вынырнувшая из подсобки барменша сварганила два «капуччино» и тут же исчезла. Охранник поставил чашки перед Калмычковым и Вадимом Михайловичем.
– Напрасно вглядываетесь, Николай Иванович, мы с вами не встречались. Но, если повезет, будем работать вместе. Бок о бок и плечо к плечу. Как все мы… – сказал Вадим Михайлович. – В нашей табели о рангах, я – на еле-дующей ступени над генералом Араповым. Не самая большая шишка, но кое-что приходится решать. – Выдерживая паузу, он пристально смотрел на Калмычкова. – Сегодня мне придется решать вашу судьбу.
– Так уж и судьбу? – заершился Калмычков.
– Люблю людей смелых, но еще больше понятливых. Вы согласились сотрудничать с нами. Это дает вам массу преимуществ в будущем. Но и ставит в определенные рамки. Неразглашение, корпоративные обязательства… – «Седой» достал портсигар, взял сигарету, предложил Калмычкову. Тот отказался. – Обязательства, Николай Иванович, это серьезно. Это, когда за свои поступки выговором не отделаешься. Что-то не так – и чашка кофе может стать последней. Подумайте. Сейчас у вас крайние пять минут. Еще можно спрыгнуть с поезда. За последствия не ручаюсь, это Арапова компетенция. Но если вы твердо решили работать, нам нужны более веские основания для доверия, нежели отзывы и рекомендации. Подумайте.
– Я твердо решил, – сказал Калмычков.
– Тогда мы обязаны глубже покопаться в ваших мозгах. Образно говоря.
– Даже так?
– И даже хуже… Вам предстоит экзамен на право перехода в новую жизнь.
К тому, что произошло дальше, Калмычков не готовился. «Экзаменаторы» на это и рассчитывали. «Седой» сделал знак охраннику, тот подошел к окну и махнул рукой. Из обоих «круизеров» выскочили люди с чемоданчиками. Четверо, или пятеро, Калмычков не успел посчитать. Они быстро прошли в кафе, но не к столикам, а в боковую дверь.
Минут через десять один из них высунулся и кивнул Вадиму Михайловичу.
– Пойдемте, Николай Иванович, – сказал «Седой». – Постарайтесь отвечать на вопросы честно. Полно и развернуто. Это в ваших интересах.
За дверью Калмычкова ждали три хорошо оборудованных кабинетика. В каждом сидели специалисты определенного профиля: два психолога, врач, специалисты-полиграфисты. Не те, что книжки печатают, а те которые
Его раздели по пояс. Усадили в кресло, привязали руки и ноги. «Пытать будут? – не поверил собственной догадке Калмычков. – Или из равновесия выводят?» Утыкали датчиками полиграфа, энцефалогрофа и еще какой-то машины. Генератор импульсов, позже поймет он.
Следующие три часа с ним беседовали попеременно, а иногда разом, психологи и следователь. Иногда вопросы задавал Вадим Михайлович. Несколько раз ему делали больно токами разной частоты, и вопросы повторно гоняли по кругу. Вкололи два укола.
Характер вопросов показал Калмычкову, как много они знают о нем. Служба, семья, детство. Глубоко копают! Особенно следак. Его профессию Калмычков вычислил сразу, но методика, по которой он работал, абсолютно не милицейская. И полиграфист не из МВД. Стандартный тест смахивал на принятый в их конторе, но специализированые нет.
Отвечая много раз на похожие вопросы, Калмычков был спокоен. Он давно приучил себя не врать, даже по мелочам. Не из врожденной честности, а как единственный способ не запутаться. На противоречии самому себе люди прокалываются чаще всего. Особенно в мелочах.
Не пугали его и вопросы Вадима Михайловича, пытавшегося выявить степень готовности служить идеям «спасителей Отечества». Готовности не было, и Калмычков не скрывал это. «Иду служить из соображений личной выгоды…» – прямо читалось в его ответах. Как бы там ни было, к одиннадцати часам ночи его, измученного, развязали-распутали и отправили в зал кафе, дожидаться. «Мучители» выглядели не лучше, даже Вадим Михайлович утратил лоск.
Калмычков пил кофе в обществе охранников и думал: «Теперь у них мое собственноручное признание записано на пленку. Плотно сел. С другой стороны, без такого кукана и к кормушке никого не допускают. Чтоб не зажрался невзначай. Не забыл – кому служит…»
Через полчаса Вадим Михайлович закончил принимать доклады от специалистов. Он вышел в зал, сел напротив Калмычкова. Молча уставился ему в лицо. «Седой» уже не выглядел моложавым бодрячком: глаза покраснели, веки налились.
– Теперь и пошутить, и коньячку можно, – сказал он, отведя свой долгий взгляд.
– Не убьете, значит? Сразу… – ирония у Калмычкова получилась кривоватая.
– Не только не убьем, Николай Иванович, а будем заботиться о долгой, благополучной жизни. Если не подведете, конечно, – сказал «Седой».
– Пытали, пытали, а так и не поняли – я к предательству не предрасположен…
– Все поняли, все. И рады, что генерал не ошибся. Инструментально подтвердили его наблюдения, – Вадим Михайлович принял из рук охранника коньяк и лимончик на блюдце. Калмычкову тоже поднесли.
– Ну, как я выгляжу под микроскопом? – спросил он после первой.
– Неплохо, – ответил Вадим Михайлович. – Лучше меня в ваши годы. Боюсь ошибиться, возможно, лучше всех, кого я знаю. Буду рекомендовать вас на продвижение в министерство. Жалко кадры из города вывозить. Но там нужнее.