Эра беззакония
Шрифт:
– Коля, я не дура. Запомнила бы. Ничего не называла!
Калмычков решал, с чего начать обзвон. Если совсем честно, он боялся услышать сводки. Сотни виденных за годы работы записей в журналах регистрации происшествий. За каждой записью несовершеннолетняя девочка. Ушла – и не вернулась. От семи – до шестнадцати и старше.
Сколько их в его памяти? Убитых. Изнасилованных. А сколько не попало в журналы учета? Одни – такие же избитые и изнасилованные, но живыми дошедшие домой. Другие – пропавшие навек, без креста на могилке. Нет тела – нет дела.
«Начну
– Я убью ее! Ремнем отхожу так, что… – только и смог сказать Калмычков.
– Опомнись, Коля! Да только бы пришла – жива и невредима… Слова не скажу! Волоску не дам упасть с ее головки.
– Прости, я в переносном смысле…
Он не схватил телефон, не бросился звонить. Словно в прострации сидел и представлял: его маленькая Ксюня – где-то там, в городе. Ночью… Там, где даже он, подполковник милиции, без пистолета и связи не ходит один. Он шкурой ощутил ужас ночного Питера.
Что делать подполковнику?.. По его слову все питерские подонки «шуршат» сегодня по закоулкам. А он сидит, немощный и безвольный. Что делать? Ждать?
– Это судьба, Коля. Ничего не можем… Только ждать и думать, где мы ее прогневили.
– Что ты несешь? – возмутился Калмычков. – Какая судьба? Возраст! Дурь в башке загуляла!.. Ведь отличница была, не оторва, какая. Успокойся, что-нибудь придумаю.
Зазвонил телефон. Вот где ужас! Никогда не казался звонок сигналом из ада! Они стояли окаменевшие, а потом вместе бросились к трубке. Прыжок у Калмычкова длиннее!
Пока нес трубку к уху, о чем только не подумал! Даже вспомнил забытый сигнал прокола, будь он неладен. «Только бы…»
Из трубки в ухо заорал капитан Егоров: «Нашли! Николай Иванович, нашли!..» «Кого нашли? – не понял Калмычков. – Ксюню?» Пока Егоров соображал, о какой Ксюне идет речь, Калмычков обессиленно сполз по стенке на пол.
– Взяли одного из тех, что Самсоновых… Уже колонулся! Приезжайте, Николай Иванович! Все здесь.
– Да-да. Еду… – Калмычков положил трубку. Валентина смотрела на него ненавидящими глазами.
Словно трухлявый столетний пень, без жизни, чувств и мыслей Калмычков ехал, не разбирая дороги. Очнулся от визга собственных тормозов. Капот уперся в отбойный брус «длинномера».
«Long vehicle» – прочитал в свете фар.
«Охренеть!» – ругнул себя, выворачивая из-под фуры. Мозг включился. Вырвавшись на пустую дорогу, схватил мобильник и стал лихорадочно вызванивать Женьку. С четвертой попытки – достал.
– Что так поздно, Коль? Я уже баиньки…
– На том свете отоспишься! Через двадцать минут – у входа в мою контору. Понял?
– Что случилось-то? Объясни…
– Некогда объяснять… Важно! Так важно – как никогда еще не было! Жду.
В двадцать минут Женька не уложился. Когда подполз его джип, Калмычков прыгнул на переднее сиденье.
– С Ксюней – беда! Все подробности у Валентины. Домашний телефон знаешь? Действуй, Жека! Я
– А сам – уже не мент?
Калмычков не ответил, выпрыгнул из машины и скрылся в освещенном зеве ГУВДа. Петляя коридорами и лестницами, успел набрать номер домашнего телефона и предупредил Валентину о Женькином звонке.
Трубка в ответ безнадежно всхлипнула.
Взвыл от бессилия! Он ничем не мог помочь собственному ребенку.
Найдя свой кабинет пустым и покинутым, Калмычков обнаружил всех у генерала Арапова. В густом табачном дыму слышались голоса Перельмана, хозяина кабинета и нескольких штабных. Егоров, следователь и два опера из калмычковской группы сиротливо жались по стенкам. Но рожи имели довольные. Особенно Егоров.
– Что, Россия – чемпион мира по футболу? – спросил его Калмычков.
– Тьфу на всех чемпионов! – Глаза Егорова, заплывшие от бессонных ночей и дешевой водки, излучали радость. – Лучший день моей жизни!
– А, Калмычков! – протиснулся к нему генерал Арапов. – Поздравляю с уловом. Дел двести сегодня закроем! Имя твоего самоубийцы с минуты на минуту узнаем. Лучшие следаки колят.
– Отлично поработали, товарищи! – Это воспитатель-политрук. – Какой подарок ко дню милиции. Наш ГУВД еще себя покажет!..
– Поскольку операция по зачистке города от «залетного» криминального элемента принесла неожиданно масштабные результаты, предлагаю руководство мероприятиями перенести в штаб, – загремел в противоположном углу голос начальника штаба. – Туда, где и положено находиться руководству операцией.
– А то – как же? Непорядок… – поддержал его генерал Арапов. – Нарушается логика штабной работы. Наказание невиновных, поощрение неучаствовавших.
– Вы в корне неправы, со своей цитатой… – обиделся начальник штаба. – Если бы нам дали время на подготовку операции, разработку детального плана…
– Не сердись, Филимоныч, – обнял его за плечо Арапов, – а то я за тридцать лет не нагляделся. Пошли в штаб. Пусть люди спокойно работают… Действуй, Калмычков! А мы наши подвиги на бумагу отпишем.
За парочкой генералов потянулись и остальные. Перельман тронул Калмычкова за локоть и загадочно проговорил:
– Теперь нам есть что доложить в Москву, Николай Иванович! Я очень вами доволен.
«Еще бы!» – усмехнулся Калмычков и повел своих на «разбор полетов».
Пока рассаживались в маленьком кабинетике, он позвонил Валентине и узнал, что все без изменений. Подозвал к себе одного из оперов и тихо попросил: «Сережа, не в службу, а в дружбу! Пробей по городу, то что я здесь написал». Опер прочитал на листке про девочек от двенадцати до шестнадцати лет приблизительно, а потом – Калмычкова Ксения Николаевна. Брови полезли на лоб. Калмычков приставил палец к губам. «Тише!.. Пробей по районам».