Эра беззакония
Шрифт:
– Наша умная дочь с проститутками дружит! – Калмычков не сдержался. – Они, конечно, лучше, чем эти мерзкие милиционеры!
– Да, лучше! – Ксюне достался его характер. – Они не прячутся за своими погонами!
– И ребята твои тоже лучше?
– Уж взяток не берут!
– А ты знаешь, что они снимают порноролики? Причем детскую порнографию, для педофилов, – не сдержался Калмычков.
– Что снимают? Порнуху? – Ксюня споткнулась об это открытие, но злой запал взял свое. – Ну и пусть! А ваши – пьяных грабят и людей насмерть забивают. Я по телеку видела.
– А… – хотел заступиться
– Хватит! Она – ребенок, но ты-то…
Калмычков махнул рукой и пошел на кухню:
– То пристает – поговори… – бубнил про себя. Только ночью, в кровати он рассказал Валентине про Ксюниных друзей-фотографов. Она вся сжалась: «Какую беду миновали…»
Утром в понедельник посланные опера доложат: «В указанный адрес никто не возвращался. Упорхнули птички».
Айсберги
14 ноября, понедельник
На четырнадцатое ноября, полдень, количество самоубийств с применением видеозаписи достигло ста двадцати шести. Трое прибавилось в Питере, шесть в Москве. Остальные по восемнадцати областям. До предсказанной Лиходедом лавины пока не дотягивало, но послепраздничное похмелье из голов большого начальства выдуло.
Утром генерал Арапов отправил Калмычкова и Перельмана отчитываться перед руководством Главка. Больше досталось Перельману, и весь день он поскуливал, запершись в кабинете.
Калмычкову на переживания времени не хватило. Опер Володя Сапунов раскопал по учетам, что «фотохудожники» Иванов, Паршев и еще двое, не известные Калмычкову, привлекались по обвинению в изготовлении порнопродукции всего год назад. Заявление от родителей второклассников одной из школ поступило в 38-й отдел милиции. Дознание вели ребята из этого отдела и Адмиралтейское РУВД.
Калмычков немного остыл за выходные. Не дал злобе подмять разум. Правило «не лезть в чужие дела» тоже за пояс не заткнешь. Но разве дело – чужое? Он еще колебался, когда второй Володя, Трофимов, удивленно воскликнул: «Тридцать восьмое? Это ж мое отделение. Про фотографов – не помню. Наверно, я тогда в Чечню ездил».
Он набрал номер кого-то из своих сослуживцев, потом другого. Через пятнадцать минут Калмычков знал, что по заявлению родителей четверых второклассников школы №… было возбуждено дело и проводилось предварительное расследование по факту фотосъемки несовершеннолетних, с признаками развратных действий в отношении их. Опера 38-го участвовали в задержании. Подробности надо смотреть в деле. Помнят, что прокуратура довела его до суда, но была и какая-то возня. Дело поднимать надо.
Калмычков отзвонился в районную прокуратуру, благо, с адмиралтейскими у него лады. Выяснил номер дела. Следователь, работавший по делу, оказался в отпуске, но коллеги подсказали фамилию судьи, выносившего оправдательный приговор. Мельникова Ирина Сергеевна.
Время предобеденное. Шансов застать судью мало. Но Калмычков прыгнул в машину и понесся в районный суд. Зачем? Из глупой превычки разматывать ниточки до конца.
Судья Мельникова готовилась к заседанию. С боем прорвался через ее секретаря. Нацепил любезную улыбку, рассыпался в комплиментах. Но Ирину Сергеевну
– От меня-то, что хотите, подполковник Калмычков? Запросите дело в рамках проводимого расследования. Ах, нет расследования. Личная инициатива?
Калмычков чувствовал себя идиотом. Вполне заслуженно.
– Ирина Сергеевна, как человек человеку… – канючил он. – В двух словах…
– Я не человек. Я судья! У меня есть права и обязанности. И вы, как милиционер, должны о них знать.
Терпеть вытирание об себя ног Калмычкову не впервой. Опер всем должен. Только ему – никто! Он вышел из кабинета, матеря про себя всех баб на неженской работе и судей – особенно. Но опер, даже бывший, есть опер! Хватки Калмычкову не занимать.
Он рванул на второй этаж, в кабинет председателя суда. Лишь бы не уехал на обед! Хомченко – одногруппник по университету. Калмычков пересекался с ним редко, но помнил как парня неплохого и доброго. Застать бы!..
Хомченко надевал пальто, когда Калмычков протиснулся в его кабинет. С вопросом вскинул брови, но узнал однокашника и расплылся в улыбке. «Я же помню – добрый…» – подумал Калмычков.
Хомченко обрадованно тряс его руку, предложил присесть. Присел и сам. Но пальто снимать не стал.
– Рассказывай, Коля, какими судьбами?
Калмычков глядел на сильно располневшего Хомченко в дорогом костюме, в дорогом пальто. Платиновые запонки. Очки в золоте. На столе бронза и горный хрусталь.
– Хорошо суды живут. Почти как адвокаты… – непонятно к чему ляпнул Калмычков.
– Не жалуемся… – Хомченко забарабанил пальцами по столу, как перед этим Ирина Сергеевна. – У нас, как у похоронщиков – работа есть всегда. Вершим, так сказать, правосудие.
Калмычков сбивчиво рассказал о цели своего визита. Говорил, а сам чувствовал, как мелка его суета на фоне хомченковского кабинета. На фоне его костюма, ботинок и запонок. Неуместная суета.
Хомченко улыбнулся. Расслабился и еще сильнее подобрел.
– Я думал, ты о себе. Неприятность какая. Знаю, как по лезвию ходите. Чуть что – уже нарушил. Давай по рюмочке, за встречу… – он достал из стола коньяк и два бокала.
Выпили.
– Ирина Сергеевна у нас молодец. Все по букве Закона! Дотошная, пунктуальная. Лучший кадр в моей богадельне… – Хомченко налил по второй. – Гаишники нам не страшны.
– Хома! Прости, Максим Петрович, я ведь по-человечески. Дела пока нет, может, и не будет, а информация нужна. Направление почувствовать. Понимаешь, о чем я? – Калмычков уже не рад был, что с судейскими связался.
– Не понимаю, Николай… Иванович, кажется? Мы не очень-то по отчествам в студенчестве… В суде все четко и определенно, без намеков. Что тебя интересует? – Хомченко говорил неторопливо, но Калмычков уже второй раз заметил быстрый взгляд на часы.
– Всего-то хотел узнать у твоей мегеры, почему приговор вышел оправдательный… – сказал Калмычков.
– За отсутствием состава, если память мне не изменяет. Год прошел. Всех дел не упомнишь… – Хомченко снова бросил взгляд на часы. Торопится. – По этим статьям редко сажают. Почти никогда.