Эра беззакония
Шрифт:
– И мы замечаем, что преступления стали очень киношными, – осторожно вставил Калмычков.
– Замечаете! Я тебе в цифрах могу показать, насколько аудитория восприимчива к телевоздействию. Как попугаи. Повторяют любую ерунду. И восприимчивость растет. Запущены спецканалы для жесткого воздействия. Так понимаю, будут долбить реалити-шоу. Убойная штука. На американцах отработана. Выключает целые социальные пласты.
– Не перегибаешь палку? В смысле, силы воздействия, – спросил Калмычков.
– Доказано, проверено, и вовсю используется! Лет сто назад, человек видел что-то новое. Долго
– А возможно такое: по телеку что-то покажут, и некоторое количество зрителей повторит это в жизни? Даже с риском для себя, – спросил Калмычков.
– Да сплошь и рядом! Диеты, похудания, покупки – все копируют, – ответила Рамикович. – До маразма дошло. Пустили в эфир ролик о самоубийстве, а через неделю, смотрю, по региональным каналам волна повторений прокатилась. Вешаются, стреляются, травятся под видеозапись… Повторяется история про избиение подростками людей с записью на камеры телефонов. Я отслеживала – началось с репортажа о случае в Москве. В других регионах ничего подобного не фиксировалось. За два месяца приняло характер эпидемии. По всей стране. Когда просчитала коэффициент переноса того репортажа, хотела за диссертацию садиться. Не собралась.
– Я тоже слышал о волне самоубийств. Говорят, ее кто-то специально инициировал… – закинул удочку Калмычков.
– Ерунда все! Если бы специально, эффект был бы в сотню раз больше, – ответила Инна Михайловна. – Как было с МММами, «Хопрами» и выборами.
– Можно людей подвигнуть на самоистребление вашими телевизионными штучками? – удивился Калмычков.
– А что они, по-твоему, делают? По миллиону человек за год. Если верить статистике.
– Так, может, и с самоубийствами – акция? – напрягся он.
– Брось ты! Сколько их самоубилось, человек пятьдесят? Тоже мне, акция… – отмахнулась Рамикович.
– Может, общественное мнение кто-то готовит? Под МВД копает? Ведь не перестали же эти ролики крутить? – вцепился в нее Калмычков.
– А ты откуда знаешь? – насторожилась Инна Михайловна.
– Пересекался с одним из самоубийств. Слышал, отправляли к вам бумагу с требованием прекратить показы. А ваше начальство в ус не дует. Кому-то нужно?
– Да никому не нужно, – ответила Инна Михайловна. – Получили команду до первого декабря с эфира не снимать. Хотят собрать статистические данные. Раньше по другим методикам вычисляли, а раз подвернулся наглядный индикатор, подсчитываем эффективность по стране и по регионам. Знаешь, как считаются индексы?.. Да тебе и не надо… Выть мне от всего этого хочется, Коленька. Не представляла, чем работа обернется. Вроде не я все придумала, я только результаты считаю, а тошно до изнеможения. Одна у меня искорка счастья – ты. Надолго ли? Прости, что проблемами загрузила. На работе об этом не поговоришь. Настучат и выгонят. Слабаков
– Зажигалка… – согласился Калмычков.
Шпионские игры
25 ноября, пятница
С того ночного разговора только четыре дня оставил на любовь Инне Михайловне генерал Бершадский. В пятницу, получив очередной доклад от Калмычкова, генерал решил, что новых данных от Рамикович получить не удасться. Перепроверять придется по официальным каналам. Теперь хоть понятно, как вопрос сформулировать. А потому роман можно сворачивать.
– Тебе, Калмычков, через пару дней можно в Питер собираться. Придумай, как концы обрубить, – сказал генерал. Снова «тыкает». Хороший признак.
Пустельгин предложил разработать операцию по изъятию Калмычкова как «оборотня в погонах». («Телевизионный штамп» – отметил Калмычков). Имелись варианты и попроще. Но Калмычков отклонил предложения, сказав, что справится сам.
«Сам, так сам»… – согласились коллеги.
Калмычков не мог сказать, что испытывает какие-то чувства к Инне Михайловне. Просто провел разработку. Работа такая. Но уважения она заслуживает. Хватит с нее обманов. Надо расстаться честно.
Полдня он «рожал» отчет о проведенной операции. Вроде бы все просто и ясно – случайность. Никто не планировал копать под министерство. Сработала специфика восприятия населением телевизионной информации. Ну и ладушки! Все хорошо.
Если не считать двести тридцать три трупа.
Бершадский понесся с отчетом наверх. Не довелось раскрыть злодейский заговор. Может, и к лучшему? Проблем с его разоблачением не оберешься. Врагов наживешь. Нулевой результат – тоже результат!
Пустельгин оседлал любимого конька:
– Все, Николай Иванович, следующий раз на дело пойду я! А то – все бабы Калмычкову, нам с Лиходедом только бумажки и генеральские разносы.
Бершадский вернулся через час. Довольный, как лейтенант, которого похвалили за вычищенные шефу ботинки.
– Хвалил вас министр, оболтусов! Хорошо, говорит, поработали. Благодарность всем!
– А вам что, товарищ генерал? – встрял Лиходед.
– Не за благодарности работаем, – гордо ответил Бершадский. – Хотя доброе слово и кошке приятно. Вам, троим – премия в размере месячного оклада к благодарности.
– Служим Советскому Союзу! – стебанулся Лиходед.
– Шутки в сторону. На этом дело о самоубийствах перестает представлять для нас интерес. Пустельгин и Лиходед – приступить к своим обычным обязанностям. Калмычков – в распоряжение питерского начальства. Доскребайте там. Свободны!
И, как Мюллер, в известном сериале:
– Калмычков, задержитесь!
Калмычков вернулся к столу и по начальственному жесту присел в кресло.
– Николай Иванович, мне кажется, мы могли бы сработаться. Как думаете? – Бершадский загадочно улыбнулся.
– Хотите перевестись в Питерский ГУВД, товарищ генерал? – отшутился Калмычков.
– Ценю шутку, ценю. А сам в Москву не планируешь?
– Наше дело подневольное, куда прикажут. Клерков и без меня хватает… – Калмычков доигрывал безразличие.