Эра голодных псов
Шрифт:
И легионы, приданные корварским кланам, строй держали. Так кассанданский бык, вцепившись в колючий куст раффи, который специально для него привезли с Орегона, не остановится, пока не сожрёт всё видимое и ощутимое. Можно попытаться отодрать быка трактором… пятитысячесильная турбина легко отрывает тушу от куста — но голова остаётся на месте и ещё какое-то время жуёт… Имперские легионы шли в бой, выдерживая сложный полигональный боевой конус корварцев — шли, часто пережигая двигатели и оказываясь в атаке на пределе ресурса, — но они, стиснув зубы, двигались и стреляли.
О бое в одном строю с корварскими кланами не жалел никто. «Хамские свиньи», «чёртовы задиры» — действительно хватающиеся за меч при любом, ерундовом для человека казусе, — мастера
Йорг видел ветеранов, сражавшихся вместе с корварцами. То были солидные, состоятельные люди, раз и навсегда отученные от лишних слов, но способные отрезать голову врага тупым столовым ножиком. «Нет таких ублюдков, но нет таких камрадов», — не раз слышал он от них.
— Они же, сукины дети, сумасшедшие. Высадили нас, целую роту, все офицеры ихние. Сержанты наши, да и то больше в моём взводе… Я старшиной был — ну, уоррент, понятно. Двадцать лет в Десанте, чего только не повидал… Понятно… Выкинули под огнём, строго по плану — прямо на форт, на крыши. У них, у пилотяг, вообще страха нет! Хорошо, там с востока полого — мины засверлили и валим. Форт и так с орбиты в говно превратили… А огонь кругом — аж зубы стучат. У меня водила в «Книхе» — бац носом в пульт, и всё, а скорость под сотню… дырка в броне. Ну, я за штурвал, разворачиваюсь. Командирша наша, мать бы её, Руи — в атаку, кто отстанет — конец света! А из форта жабы, латники, на трехколесках своих — ух, толпища… Сто шестьдесят нас высадили — полную роту. Живых потом посчитали сто девять… Руи стоит перед строем, еле дышит, левое лёгкое насквозь, киберимплант пробит, никак не включится. В вашей, говорит, хомо, традиции — и бах на левое колено. Мы с унтером Левицки к ней, а корвари руками машут: не приближаться! И Руи, она: мы с вами, мои хомо, теперь навеки кровью повязаны, и с моего кармана вам сотенных ваших по яйца каждому. Так а мы, что ты думаешь? Второй год войны, парни в основном ещё кадровые, всем под сорок, — на колено падаем, палаши свои еле обтёртые целуем и все, без команды — к ней, за лезвие держась! Что, за сотенные за те? А, сейчас. Клал я на них, на те сотенные! Не было у меня никогда такого командира, и ни у кого не будет. На смерть гнала, а погибло не так уж и много. Казалось бы! Зато сама шла впереди всех, взводами через инфоцентр командовала и не ошиблась ни разу. Каждый, говорю тебе, — каждый из нашей роты готов был её раны губами своими закрыть. Видел ты таких командиров?
— Нет, — честно ответил лейтенант Детеринг и щёлкнул пальцами, подзывая официанта.
Он представил себе изодранную и закопчённую, однако до мозга костей профессиональную, яростно гордую, ни единым уставом не обученную капитулировать — гренадерскую роту ПДС Империи Человечества, вставшую под чужим небом на колено и направляющую, в жесте величайшего признания, свои табельные боевые мечи рукоятью вперёд — корварке в пробитых и окровавленных доспехах. Отдавая таким образом меч, человеческий солдат отдаёт своё сердце, а это больше, чем жизнь. Ритуал стар, и кем он придуман, уже и не вспомнить…
Столетия, проведённые вне навсегда потерянной Земли, не только нивелировали понятие национальности, но — в силу постоянной необходимости борьбы — выработали неведомые ранее кодексы чести. Войны были редки, со временем пришло твёрдое понимание того, что «большая война» будет вестись на уничтожение и не окажется в ней ни правых, ни виноватых — просто потому, что некому будет их искать. Ментальность расы постепенно мутировала. Каждый кислорододышащий стал братом, вне зависимости от тех или иных политических пертурбаций.
Ребёнок, избирающий судьбу солдата, обрёл невероятный ранее статус, превратившись из вечного нахлебника в стержень,
Многим из тех, чьи предки когда-то оставили дороги, энергостанции и космопорты другим, более свирепым и удачливым, а потом прилетели на вполне подготовленные к комфортной жизни планеты, было совершенно непонятно, как можно жениться на двадцатипятилетней «мэм лейтенант», меч которой, возможно, помнит немало крови. Но лорды Империи — особенно первое их поколение, к которому относилась семья Детеринг-оф-Сент-Илер, всегда относились к последующим потокам колонистов со сдержанным презрением, всегда и во всём поддерживая «своих», пусть даже самых неудачливых, фермеров.
Могилы на фермах стали не горем, но честью. Империя устанавливала стандартный — что для рядового, что для маршала, без разницы — гранитный разлапистый крест с золотой надписью RIP, именем, чином и датами. Со временем кресты стали украшаться изображениями орденов.
Крестами гордились, вне зависимости от чинов и наград.
Было уже двадцать шестое декабря, всем известная Ной-Венеция медленно стекала от жары в океан — приэкваториальный пояс Кассанданы, один из самых богатых аграрных районов Империи, знаменит своим своеобразным климатом. За столик Йорга с широкой улыбкой подсел дочерна загорелый дядька в «парадном-тропическом А1» с погонами капитана ПДС, украшенными «почётной» алой бахромой, свидетельствующей о том, что их обладатель выслужил офицерский чин в бою.
— Я не помешаю вам, лейтенант? Нынче праздник, а в городе у меня решительно никого.
Йорг недоумённо хлопнул глазами и отложил в сторону газету.
— Почту за честь, милорд, — привстал он.
— Прекратите, — оборвал его десантник, — у нас тут без церемоний. Лорд Врочек. Можно просто Ян. Вы, я вижу, — СБ?
Детеринг на всякий случай скосил глаза на правый погон, пришпиленный к тонкой шёлковой безрукавке, и кивнул.
— Был вчера на встрече боевых товарищей, погуляли, — объяснил Врочек, бросая свою заломленную на австралийский манер шляпу в соседнее креслице. — Мало кто смог прилететь, но тем не менее. Легион «Маршал Ней», штурмовой корпус «Иводзима». Командир наш последний месяц назад помер. Так-то вот…
— Что вы прикажете на стол, мой капитан? — приподнял брови Йорг.
Он остался доволен вечером. Ян Врочек, получивший лейтенантский меч на поле боя, оказался весьма занятным собеседником. Сын мелкого землевладельца, он сбежал в армию в пятнадцатилетнем возрасте — после смерти матери папаша думал не о новом браке, вполне естественном в его положении, а о бутылке. Когда в дело пошла наркота, Ян не стал долго размышлять что да как, — и, вздохнув, отправился к вербовщику. Потом были почти двадцать лет солдатской службы, война с первого дня, лейтенантский гладиус на поле боя, взвод, отдельная ударно-штурмовая рота, ордена и увольнение с почётом. До пупа увешанный разнообразными наградами, о чём свидетельствовала его огромная колодка, закрывающая собой левый нагрудный карман. Врочек легко вернул себе земли, находившиеся после смерти отца в управлении магистрата, а полученные от корварцев деньги позволили ему поставить дело на широкую ногу.