Эратийские хроники. Темный гном
Шрифт:
– Ошибаются те, кто думает иначе!
– резко ответил шаман.
– Я считаю, что вам надобно было помочь, чтобы вы не затеяли — память павшего требует уважения к его идеалам!
Опять эти гребаные идеалы! Шмиттельварденгроу снова оказался в окружении фанатиков. Но, удивительное дело, теперь ихние фантазии очень даже подходили. На данный момент, а потом — цверг сдержанно ухмыльнулся — он сумеет провернуть ситуацию в свою пользу.
– Но ты не встанешь вместе с нами на борьбу. Так?
– подытожил Хорас, выпрямившись. В его руках пылал багрянцем огня начищенный металл кирасы.
– Я?!
– удивился Громак,
– Нет, конечно. Я слишком стар, чтобы играть в героя. Позволь уж мне прожить свою жалкую юдоль в шкуре старого труса.
– Я бы не назвал тебя трусом, - осторожно вставил Героним.
«Капельку лести?» - покачал головой Шмиттельварденгроу. Вряд ли она могла бы прокатить со старым дхаром. Слишком он был себе на уме.
И правильно, слова полуэльфа лишь раздразнили шамана.
– А что ты вообще знаешь о героях, остроухий?
– обратил на него свое внимание тролль.
Полуэльф отвел взор. Знамо дело, нихрена о ни про каких героев не знает. Шмиттельварденгроу ухмыльнулся.
– А ты чего лыбишься, темняк?
– рыкнул Громак, обернувшись к нему. Скорчил отвратительную рожу, словно собрался плюнуть в цверга.
– Могет, ты ведаешь про героев?
– Ведаю, старый хрен!
– равнодушно глядя на него, ответил тот.
– Поболей некоторых.
– Это ты меня имеешь ввиду? Дык тогда стань им, коли знаешь как!
– буркнул шаман. Нет, не плюнул, хотя, насколько заметил гном, ему очень хотелось.
– Чтобы мы могли сложить песню о цверге, не пожалевшим живот за правое дело. Думаю, это будет удивительная песня. По крайней мере, таковых я раньше не слыхал.
– А разве для того, чтобы попасть в песню, надобно умереть?
– Само собой, - важно кивнул Громак.
– Хороший герой — мертвый герой.
– Ну, выжить, например, - подал голос Джалад. Неуверенно так, робко.
– Не-е, - протянул старый тролль, - живых героев не бывает. А ежели остался таков тип живехонек, то, значит, и подвиг не такой уж и великий. Так, разминочка. Настоящий подвиг всегда последний.
– Ну спасибочки, - протянул Шмиттельварденгроу, - ободрил, что и говорить.
– Я рад, - по-идиотски осклабился шаман, - ну...
– Коли не хочешь с нами, - властно прервал его Хорас, - то попрошу оставить нас одних. Обсудить геройство.
– Правильное дело — не буду мешать.
Громак отвесил шутовской поклон и задом вышел наружу. Колыхнулись и сомкнулись шкуры. Цверг выждал пару мгновений и сказал:
– Так что нахрапом? В лоб? Армия, конечно, у нас не ахти, клянусь Бездной, но авось потянем на героев.
Он невесело улыбнулся. Умирать ему совершенно не хотелось. Но жизнь его впервые за столько времени обрела смысл. И цель. А ради нее можно и умереть, борясь. Уж лучше так. Чем конопатиться в глубокую нору и лакать брагу бочонками, дожидаясь, пока тебя не выкурят, как паршивую лису.
Сильно изменил гнома невольный поход. Только за секирой-то? Нет, подумал цверг, больше за самим собой.
Не ожидал он от себя такого. Думал, выгорел изнутри, но что-то еще тлело. Поэтому он и сказал, оглядев остальных участников:
– По крайней мере, я готов на это.
– Он тряхнул кудлатой головой.
– Сам себе не верю, но клянусь извечной Тьмой, многих вражин — и светлых, и темных — заберу с собой
Он грохнул рунной секирой по земле. Не поскупились тролли — вернули и ее. Острый шип-пробойник на конце рукояти глубоко вошел в вытоптанный до твердости камня насыпной пол из песка, соломы и глины.
– Не горячись, гноме, - мрачно улыбнулся паладин, внимательно глядя на него. И в его голосе сквозило искреннее уважение.
Уважение от врага? Что ж, тем почетнее.
– У меня есть иной план, - продолжил он.
– Хотя и для его исполнения попотеть придется, но, верю, героями нам становится не придется.
10.
Ранняя зима.
Отвратная пора, особенно здесь, в северной Эратии. На юге снега вообще никогда не выпадают, а лужи замерзают лишь под утро тонкий хрупким ледком. Но тут - иное дело.
Морозные сырые ночи, после которых на одежде оседает слой инея толщиной с пол-пальца, а одежды становятся что деревянные. И не менее промозглые, хоть и более теплые дни. Правда, и они не приносят с собой ничего хорошего. Холодный, до ломоты в костях дождь, мелкий и противный, месиво из черной грязи, мусора и опавшей листвы вместо дорог и мрачные леса, похожие на скопление уродливых виселиц. Так и хочется кого-нибудь на них развесить. И унылые серые города и деревни, одинокие хутора, застывшие уродливыми наростами на пустынных, прорезанных белыми проплешинами чудом уцелевшего снега. И в это время к людям начинали наведываться первые волчьи стаи, ведомые зимними вожаками, огромными, наглыми и почти по-человечьи умными. Но одновременно с этим на редких торгах появлялись и первые белые шкуры, мохнатые и теплые. Даже в своей беде люди находили пользу.
Но только не этой зимой. Торжища не стояли пустынными, но волчьих шкур на них не наблюдалось. Только хлеб, зерно и солонина. Гнилье, пополам с червями, хранившееся вот уже который год, никому не нужное. Но даже оно не задерживалось на прилавках. Любую еду скупали за бешеную цену, не скупясь и не торгуясь. В Эратию пришла война.
С югов, откуда доносились слухи о страшной армии чудовищных степняков, шли и шли вереницы беженцев. Иногда целые города уходили на север, спасаясь от смертей и разорений. И всей это ораве надо было есть, спать, справлять нужду. Они были саранчей, пожиравшей все на своем пути. Местные, свободные фермеры и сельские феодалы, интенданты с городскими запасами продавали им втридорога, набивали карманы серебром и золотом. Медь уже давно не котировалась — почиталась за грязный, бросовый металл. Медные монетки, корольки, как их называли местичи из-за профиля давным-давно забытого правителя грубой чеканки, можно было найти в грязи, в обочинах, зеленеющих в лужах и мешанине из дорожной глины и полурастаявшего снега.
Те, кто не мог платить требуемое, отрабатывали паек, нанимались в кабалу к местным дворянам. Кадия, Кравия, Умбрия, Сараванг мигом стали одними из самых густонаселенных пределов Эратии. И никогда еще у кадийского графа, кравийского барона, умбрийского князя и володаря Сараванга не было столь много крепостного люда. Поначалу они радовались, потирая руки в ожидании прибылей. А когда поняли, что запасов едва-едва хватает на то, чтобы самим дотянуть до конца зимы, то вывели на тракты свои дружины, по крайней мере, пытавшихся заворачивать голодые орды беженцев назад. Получалось по-мирному не всегда.