Эратийские хроники. Темный гном
Шрифт:
– А я вот — не слишком.
– Он заскреб ногой, скованной цепью. Целехонькой.
– Но, видимо, еще терпимо Только вот ничего не чувствую ниже шеи. Скажи, гобла, я там целый?
Джеремия с трудом оторвал взгляд от изуродованной груди. Ему даже говорить ничего не пришлось.
– Видать, не слишком, да?
– Я бы сказал, - протянул гоблин, - сильно не целый. Тебе расплющило грудь, видимо, пробило легкие и, наверное, сломало хребет.
– О как!
– выдохнул на пределе Гернор.
– Но если я до сих пор жив, могет — оклемаюсь.
– Вряд ли, - покачал
Сам он, судя по общему состоянию, даже ничего не сломал — так, отделался синяками и контузией — голова продолжала болеть не переставая, а каждое движение отзывалось глухим набатом. Глаза также с трудом фокусировались хоть на чем-то.
– Эй-эй, - человек заговорил часто, проглатывая окончания, - ты же не уходить собрался. Не бросай — вытащи. Мы же столько вместе прошли!
Джеремия склонился над ним — их все еще сковывала цепь. Он положил руку на Гернорово колено, прижимая дергающуюся ногу к земле. Зашарил второй рукой по камням, и острый осколоко услужливо ткнулся в ладонь.
– Ты не жилец, Гернор, - покачал головой Джеремия.
– Да и как человек ты — дерьмо.
– Сука! Не делай этого!
– Разбойник не мог поднять голову, но наверняка догадывался, что задумал гоблин.
– Найду — прибью.
С мягким хрустом камень вошел в плоть — нога дернулся. Гоблин поднял осколок и ударил еще раз, разрубая острой кромкой кожу и мясо. Оголилась кость.
Когда он закончил, человек уже не кричал, а тихо плакал: слезы мешались с кровью. Гоблин вытащил отрубленную ступню из кандалов, швырнул на землю. Заправил цепь за пояс, чтобы не сильно мешала.
Развернулся и двинулся было прочь, но что-то заставило его остановиться. Неприятно заныло в груди. Он развернулся, опять склонился. В руках он все еще сжимал камень, залитый кровью с прилипшими к иззубренным граням костяными осколками.
Гернор широко раскрыл глаза, уставившись на Глазастика. Губы его беззвучно шевелились — вряд ли он что-то чувствовал, скорее его боли были душевными.
– Хоть ты и сволочь, но заслужил быстрой смерти.
– Человек открыл рот широко-широко, словно намереваясь крикнуть, но уже в следующую секунду его череп треснул, и мозговая жидкость, крепко замешанная на крови, потекла по белесой пыли, камням, расплываясь черным, как и вся Гернорова жизнь, пятном.
12.
Два десятка желтой гром-сотни выехали к краю огромной расщелины, пересекшей город, как рваная рана. Впереди ехал га'хан. Великолепные доспехи потускнели, но ни одной царапины не виднелось под слоем пыли. Казалось бы, стоит лишь протереть тряпицей и вновь засверкает чистая сталь.
Повелитель медленно повернул голову, хрустнули сочленения лат. Огромные камни фундаментов встали на дыбы огромными зубами. Дома стояли разрушенные. А дальше висела густое облако пыли, сквозь которую проглядывал склон Королевского хребта. Вдоль края трещины медленно брела одинокая нескладная фигурка. Взгляд га'хана остановился на ней. Он взмахнул рукой, и десяток из его личной стражи немедленно двинулся вперед. Затрепетали вымпелы на поднятых копьях.
Вытянувшись
Он поднял руки. Медленно, внимательно глядя на гоблина, подъехал га'хан. Он взмахнул рукой, словно отгоняя муху, и громовики, повинуясь безмолвному приказу, взяли копья наизготовку.
– Я помню тебя, - с преувеличенной четкостью произнес повелитель степняков. Он говорил на всеобщем почти идеально, но странный акцент заставлял его выделять тоном непривычные для эратийского уха звуки.
Джеремия пожал плечами.
– Возможно. Я бываю чересчур запоминающимся.
– По крайней мере, в армии степняков. Видать, для них зеленокожий карлик с длинными ушами был диковинкой, неизменно привлекающей внимание. В Эратии гоблины были повсюду и ни у кого не вызывали интереса. Только раздражение.
Га'хан поднял руку к металлической маске, закрывавшей лицо. Раздался тихий щелчок — и лицо из полированной стали осталось в ладони. Он опустил ее, закрепил маску в специальном зажиме на поясе.
Физиономия у степняка было, как говорится, вдохновляющей. Глазастик в очередной раз поразился власти и силе, отпечатавшихся в чеканных чертах. Гордый профиль как никакой другой подходил к образу царя царей. Ему хотелось подчиняться, позволить вести себя в светлое будущее, несмотря на цену. Гоблин почувствовал острое желание бухнуться на колени - такому человеку не грех подчиниться. Он просто был выше остальных. Во всех смыслах.
Джеремия мотнул головой, отгоняя непрошеные мысли, но глаза опустил — смотреть прямо в глаза га'хана было почти физически невозможно.
– Что здесь случилось?
– Степняк обвел рукой открывавшееся перед ним пространство, заваленное битым камнем, россыпями кирпичей и вставшими на дыбы плитами фундаментов.
– Какой злой дух озорничал?
Холодная улыбка коснулась его красивых губ.
Джеремия вновь заставил себя отвлечься от этого лица, обладавшего неестественным магнетизмом. Он оглянулся, поскреб отросшими ногтями обширную плешь и, наконец, решился.
– Дух? Всего лишь маленький гоблин... И человек. Правда, второму эти игры вышли боком.
– Он поправил цепь, под весом которой обвис старый облупившийся пояс, и кивнул в сторону расщелины.
– Пал смертью храбрых.
Гоблин чувствовал, что убивать прямо сейчас за дезертирство его не собираются и немного осмелел.
– Ты великий колдун?!
– удивленно изогнул бровь га'хан.
– Тогда тебя стоило познакомить с Лаэном — он бы мог многому у тебя научиться.
Глазастик не знал, кто такой этот Лаэн, и решил за лучшее промолчать.
– Так или иначе, ты достоин не только жизни и свободы, но и награды. Места в шатре царя царей.
– Мне бы хватило и первых двух.
Га'хан улыбнулся.
– В тебе есть жила, получеловек.
– Властным движением он развернул коня. Оглянулся назад: - Мне нравится. Видимо, ты все это время лишь ждал этого момента?