Эрина
Шрифт:
В трамвае многие косились на молодого полковника, который отчего-то предпочел ехать в вагоне, а не на автомобиле. Но мы с Еленой были слишком заняты беседой, чтобы обращать внимание на подобные пустяки.
В дендрарии, действительно, было прохладнее, зато по его мощеным аллейкам прогуливалось множество людей. В основном, это были влюбленные парочки, еще не дошедшие до уединения, или мамочки, а то и целые семьи с детьми. Мы гуляли, стараясь держаться подальше от них всех, но Елена начала уставать.
– Ничего, - сказала она мне, - все хорошо. Можно
Но шагала она все медленней, да и на лице ее была написана усталость. Наконец, нам удалось найти пустую лавочку в тени, что было не так легко. Собственно, нам просто повезло. Семейство, занимавшее ее, поднялось и всем составом отправилось к выходу. Мы же с Еленой поспешили занять лавочку. Елена устало откинулась на деревянную спинку. И я отвесил себе мысленного пинка - нельзя же так изводить человека. Ведь ей вполне еще может быть больно ходить. Да она девушка, и даже в бытность свою фенрихом Шварцем не успела привыкнуть к марш-броскам на несколько километров. А я совсем загонял ее.
– Прости, Елена, - сказал я ей.
– Совсем я тебя загонял.
– Ничего страшного, - улыбнулась она.
– С тобой всегда приятно гулять. Даже по морозу.
– Никак не можешь простить мне, как я заморозил тебя?
– рассмеялся я.
– Да, - прошипела Елена, нарочито страшным голосом.
Я не удержался и снова обнял ее.
– Ну задушишь же, Максим, - засмеялась Елена.
– Зато от больших чувств, - ответил я.
– Обнадеживает, - кивнула Елена, и мы снова рассмеялись.
Так легко и непринужденно я не чувствовал себя уже очень давно.
– Знаешь, Елена, - отчего-то вспомнилось мне, - а ведь ты счастливо избежала главного развлечения офицеров. Оно грозило тебе полным разоблачением.
– Это какое же?
– весело спросила она.
– Посещение офицерского борделя, - ответил я.
– Дело в том, что есть дурацкая традиция отправлять молодого офицера, только что прибывшего в полк и до того не имеющего опыта службы, в бордель, снимая для него вскладчину самую дорогую барышню.
– Я думаю, - улыбнулась Елена, - мы смогли бы найти с ней общий язык.
– С девушкой может быть, - с мрачной иронией заметил я, - а вот с офицерами, что собираются вокруг и комментируют происходящее вряд ли.
– Какая пошлость, - скривилась Елена.
– Верно, - не стал спорить с очевидным я, - пошлость. Но на войне быстро волей-неволей становишься пошляком. Это в салонах и на награждении мы становимся лощеными и великолепными офицерами, а вот чем ближе оказываемся к линии фронта, тем хуже становимся. В общем, юноша, вам очень повезло, что мы сразу оказались на линии Студенецкого, где до борделей было очень далеко.
– Не называй меня так, - бросила Елена.
– Неприятно.
– Прости меня, пожалуйста.
– Я положил ей руку на плечо.
– Ничего страшного.
– Она накрыла мою ладонь своей.
– Уже все хорошо.
Мы снова болтали о каких-то пустяках. Я даже не запомнил о чем именно. Собственно, кроме этого диалога на лавочке
Время пролетело незаметно. Я и опомниться не успел, как надо было отправляться на вокзал и ехать в Гейдельберг. Потому что завтра - крайний срок до моего отлета на Рейнланд.
– Как - уже?
– Елена была расстроена.
– Так быстро время летит. Ты вроде только приехал, а уже надо прощаться.
– Ну, не прямо сейчас, - грустно улыбнулся я.
– Конечно, если ты меня проводишь на вокзал.
– Провожу, не бросать же тебя, - ответила Елена.
До вокзала снова ехали на трамвае. И уже по большей части молча. Мы успели переговорить обо всем, и теперь просто изредка обменивались взглядами и улыбками.
Уже на вокзале, пока мы ждали моего поезда, я решился-таки рассказать Елене все.
– Елена, - сказал я ей, тяжело вздохнув, - а я ведь попрощаться приехал.
– Что это значит?
– насторожилась она.
– Это держат в секрете, - продолжил я, - а возможно и никогда не огласят. Так что, скорее всего, ты будешь единственной, кто узнает эту неприглядную тайну. Мы заключаем союз с демонами, с которыми мы сражались на Пангее.
– Глаза Елены при этих словах округлились от крайнего удивления, она уже хотела сказать что-то, но я начал говорить быстрее, не давая ей вмешаться.
– И я вхожу в состав посольства к ним. Я возвращаюсь на Пангею. Только поэтому я и решился, не смотря ни на что, не только попросить у тебя прощения по телефону, но и приехать. Ведь почти нет шансов, что мы вернемся с Пангеи живыми. Я, можно сказать, попрощаться приехал.
Она снова обняла меня. Прижалась лбом к груди. Я сложил руки у нее на спине, стараясь не сжимать объятия.
Не знаю, сколько мы так простояли на перроне, пока не застучали колеса поезда. Приятно обезличенный голос объявил, что прибывает поезд на Гейдельберг. Тогда Елена подняла голову, не разжимая объятий, и поглядела мне прямо в глаза.
– Возвращайся, Максим, - произнесла она.
– Я буду ждать тебя.
– Спасибо, Елена, - ответил я.
– Это очень важно для меня. Что теперь меня кто-то ждет. Кроме родных, конечно. Но к этому-то я привык с детства, а вот теперь...
– Я чуть крепче сжал объятия, стараясь не задушить при этом Елену.
Поезд остановился. Вагоновожатые распахнули двери и выскочили на перрон. Пора было прощаться.
Я отпустил Елену, она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку. Я напоследок обнял ее и шагнул к поезду. Елена отвернулась и поспешила в вокзал. Ни разу не обернувшись. Такая уж она была девушка. Оглядываться и махать рукой было не в ее правилах.
В Гейдельбергской комендатуре, где я предъявил вызов, на нем проставили штамп и отправили на космодром. Так что родной мир я покинул на космическом корабле класса "люкс". Мне выделили отдельную каюту, которая была больше трех, что мне приходилось занимать раньше, и обставлена соответственно.