Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника. Первая полная биография
Шрифт:
Эрнест, не теряя времени, уехал. В Оак-Парк он заглянул лишь ненадолго; Брамбэк встретится с ним в Нью-Йорке. Уже в поезде Эрнест напишет письма родителям и бабушке с дедушкой с рассказом, как же так вышло, что он едет сейчас вместе с группой таких же добровольцев из Красного Креста из чикагских пригородов Нью-Трир и Эванстон. В отеле «Эрл» в Гринвич-Виллидж Эрнест познакомился еще с несколькими добровольцами Красного Креста из Гарварда, которые уезжали только на лето (большинство волонтеров служили по шесть месяцев) и которые, как выяснилось, отправлялись за границу на неделю раньше остальных. Пока Эрнест находился в Нью-Йорке, он получил около 200 долларов за военную форму и другое снаряжение, в том числе чемодан с нанесенными на него через трафарет именем и номером подразделения и «краги летчика». Эрнест изо всех сил пытался донести до семьи, что у него такая же форма, которую носили «офицеры регулярной армии Соединенных Штатов» и что у них «все знаки отличия американских офицеров». Как многие молодые люди, незнакомые с военной жизнью, Эрнест скоро заинтересовался градацией званий (что, в свою очередь, отражалось на форме). Во-первых, он был рад узнать, что рядовые и сержантский состав должны были «бойко» отдавать
Эрнест написал семье 14 мая, что виделся с Мэй Марш в Нью-Йорке и что, по-видимому, тронутый названием или очаровательным обликом «Маленькой церкви за углом» на 29-й Ист-стрит, он раздумывал о венчании в ней: «Я всегда собирался жениться, если когда-нибудь стану офицером, вы понимаете». Грейс и Эд по-настоящему встревожились и стали посылать Эрнесту потоки писем и телеграмм, прося объяснений и убеждая его пересмотреть решение. (Грейс казалось, что она, видимо, «очень плохо преуспела как мать», если он не доверился ей и не рассказал о своей личной жизни, и предупредила, что он не осознает, «каким посмешищем» выставил бы себя, если бы продолжал упорствовать в своих планах.) Эрнест отвечал на их отчаянные расспросы, притворяясь, что не понимает вопросов, пока, наконец, не облегчил их страданий телеграммой от 19 мая. Тем временем Эрнест рассказал Дейлу Уилсону [10] , что Мэй, как она призналась, не хочет быть «вдовой военного», хотя будет ждать его и уверена, что когда-нибудь он станет великим журналистом. Он сообщил Уилсону, что потратил 150 долларов, посланные ему отцом, на обручальное кольцо для актрисы (и на одном дыхании доверительно поведал, что купил за 30 долларов пару «ботинок из кордовской дубленой кожи»), и попросил Уилсона не рассказывать «банде» о его помолвке – хотя ничего страшного в том, чтобы сообщить об этом коллеге по «Стар» Джорджу Уоллесу, нет. Неясно, что случилось с этими отношениями после отъезда Эрнеста в Европу, потому что в дальнейшем он больше не упоминал об актрисе, и с ее стороны тоже сохранялось молчание. В том сентябре Марш вышла за кого-то замуж, что, впрочем, и могло стать решающим фактором разрыва.
10
В этот момент Мэй Марш фактически полностью исчезает из жизни Эрнеста. В 1966 году Уилсон дозвонился до Мэй Марш, которая в то время жила в Хермоса-Бич в штате Калифорния. Когда он задал ей вопрос об Эрнесте Хемингуэе, она ответила, что никогда не встречалась с ним, но «хотела бы». Она сообщила, что в сентябре 1918 года вышла замуж за Ли Армса в Нью-Йорке и по-прежнему оставалась замужем за ним. Биографы, как правило, считают историю с Мэй Марш шуткой Эрнеста, однако письмо к Марселине, написанное около 12.02.1918 г. и недавно обнаруженное в Пенсильванском университете, содержит более подробную информацию об их встрече. В целом, большое количество подробностей, которые Эрнест сообщил нескольким разным людям за несколько месяцев, не позволяет нам считать эту дружбу целиком выдуманной; однако вопрос, был ли между ними любовный роман, остается открытым.
Во время недолгого пребывания в Нью-Йорке весной 1918 года Эрнест был слишком захвачен важными новыми событиями и ожиданием отправки за границу и не задерживался на вопросах, которые в другое время, пожалуй, имели бы для него большее значение. Добровольцы были заняты получением паспортов, виз и пропусков для зоны военных действий. Когда они отправились посетить мавзолей Гранта, Арсенал, аквариум и смотровую площадку на верхнем этаже Вулворт-билдинга, Эрнест был настолько же занят тем, как он выглядит в своей новой военной форме, сколько и осмотром достопримечательностей. Он сказал родителям, что, когда тебе отдают честь, это приятно, но отдавать честь в ответ – не очень. И тем не менее он очень счастлив был оказаться в центре первого ряда на параде, проходившем по Пятой авеню, ради сбора средств для Красного Креста. Перед парадом он сказал родителям, что, будучи «капралом 1-го отряда», он возглавит парад, однако позже признался, что вывел «второй взвод на середину авеню самостоятельно» и приветствовал президента и его жену, стоявших на трибуне на Юнион-Сквер.
Он отбыл на французском пароходе «Чикаго» – это было первое из многих незабываемых путешествий на любимых судах Французской линии – примерно в третью неделю мая. В эту поездку он познакомится еще с одним добровольцем, который станет его большим другом. Билл Хорн (получивший неизбежное прозвище Хорни [букв. перевод – половой гигант. – Прим. пер.]) был на шесть лет старше Эрнеста; он окончил Принстон в 1913 году. В конечном счете Билл Хорн станет соседом по комнате и участником свадебного торжества Эрнеста. Хемингуэй завяжет новые дружеские отношения еще с одним человеком – Хауэллом Дженкинсом, он же Дженкс или Лихорадка, тоже родом из Чикаго. Дженкинс станет членом бригады скорой помощи Эрнеста, 4-го отделения. Путешествие продлилось десять дней, пассажиры пережили незабываемый двухдневный шторм после двух ясных дней. Эрнест и его друзья (Тед Брамбэк тоже был на корабле) играли в кости и покер и получали особенное удовольствие от превосходной французской кухни и французских вин. Корабль встал на якорь в Бордо 1 июня, и на следующий день добровольцы сели на поезд до Парижа. Их разместили в отеле на площади Согласия, и они наслаждались своим положением в глазах французских военных. Ощущение усиливалось благодаря недавней победе при Белло-Вуд, главную роль в которой сыграли американцы.
Немцы постоянно обстреливали город из новейшей «Большой Берты». Эрнест уговорил Теда Брамбэка сесть на такси, и они неслись туда, куда, как им казалось, падали снаряды. Он вел себя, по словам Теда, так, «будто его отправили на специальное задание, освещать крупнейшее событие года». Действительно, подход Эрнеста к событиям 1917 и 1918 годов характеризовался именно этим напористым энтузиазмом, и, опять же, его отношение к событиям было пронизано какой-то наивностью. В последнюю ночь в Париже
Добровольцы Красного Креста сели на поезд в Милан через несколько дней после приезда в Париж. Переезд через Альпы произвел на Эрнеста должное впечатление. Сразу же по прибытии добровольцев отправили в соседний город с неожиданной миссией: собирать тела и части тел, оставшиеся после взрыва на заводе по производству боеприпасов. Им было поручено собрать как можно больше трупов, а затем снять останки, зацепившиеся за забор из колючей проволоки вокруг завода. Эрнест отправился на задание, скорее всего, с круглыми от страха глазами. Он был заворожен кровавой бойней, потрясен зрелищем разбросанных останков; позднее он расскажет: страшнее всего было видеть, что большинство тел – женские, о чем они поняли по длинным волосам. Пережитое оставило в нем глубокий след. В будущем он включит в книгу «Смерть после полудня» (1932), посвященную корриде – дань эстетике смерти по своей природе, – «Естественную историю мертвых», в которой будет рассказывать о работе по расчистке завода и подробно опишет природу изменений, происходящих с трупом от времени. («Цвет кожи у мертвых кавказской расы превращается из белого в желтый, в желто-зеленый и черный».) Это не знания, которые он, или кто-то другой, мог бы объединить в общую картину с другими знаниями. Это застряло в памяти неусвоенным.
Девятого июня 4-е отделение отбыло на фронт. Сначала они направились в Вицену и затем в городок Скио в предгорьях Доломитов. Менее чем за год до этого итальянская армия потерпела сокрушительное поражение при Капоретто, и этот разгром вынудил итальянцев вернуться на другую сторону реки Пьяве. Сразу после того, как отступавшие солдаты перешли через реку, по случайности произошел разлив, который остановил австрийцев. Здесь Эрнест и другие мужчины приступили к своим обязанностям, заключавшимся в сопровождении опытных водителей машин «Скорой помощи» до перевязочных пунктов на линии фронта, где они будут забирать раненых и перевозить их в больницы. Водители жили на втором этаже суконного завода, над общей столовой, где подавали тарелки спагетти, колбасу, хлеб и столько красного столового вина, сколько им хотелось. Эрнест со своими друзьями Хауэллом Дженкинсом и Биллом Хорном поглощали еду и все происходившее вокруг как губки. В те десять дней, проведенных в Скио, они купались в реке и играли в малый бейсбол. Когда редактор ежемесячной четырехстраничной газеты «Чао» для водителей дал объявление, что ищет новые материалы, Эрнест откликнулся и передал свежий текст, написанный в форме письма «Алу» и в стиле Ларднера, о времяпрепровождении в Скио («Эта окопная жизнь – ад, Ал»).
Хемингуэй и его друзья жаждали действий. Вскоре их ожидания были вознаграждены: командир сказал, что Красный Крест организовал передвижные кухни возле Пьяве, где велись настоящие боевые действия. Там требовались мужчины, заведывать столовыми, где в приятных комнатах, украшенных флагами, раздавали суп, кофе, леденцы и табак. Шоферы Красного Креста должны были укреплять моральный дух бойцов, в этом заключалась их работа. Они носили форму, похожую на форму американских офицеров, что должно было порождать иллюзию, будто американская армия сражается плечом к плечу с итальянцами. Первого июля Эрнест и другие добровольцы, отобранные для работы в кухнях, включая Дженкинса и Хорна, пробились сначала в Местре и оттуда в Фоссальту, где они должны были разбить базу. Там они оказались под командованием Джима Гэмбла, капитана Красного Креста, назначенного «полевым инспектором передвижных столовых»; Гэмбл станет важной фигурой в этот период жизни Хемингуэя. Эрнест, желая как можно ближе пробраться к месту боевых действий, вызвался доехать до окопов на велосипеде и раздать паек – сигареты, конфеты, журналы и т. п. Около шести дней Эрнест разъезжал по окопам, подружившись с итальянскими офицерами.
Ходили слухи, что итальянцы собираются организовать наступление против австрийцев. Первая неделя июля в Пьяве выдалась напряженной. Восьмого июля, около полуночи, Эрнест направлялся к посту подслушивания между окопами и позициями австрийцев, когда начался артобстрел. С австрийской стороны послышались звуки окопного миномета: «Чух-чух-чух-чух», и когда неподалеку упал снаряд, выпущенный из мортиры-миномета, Эрнест ощутил взрыв, который он позже будет сравнивать с горячей волной из открытой дверцы топки. Когда дымовая завеса исчезла, послышались крики и грохот пулемета. Эрнест увидел, что один человек рядом с ним был мертв, а другому оторвало ноги. Эрнест, ноги которого кровоточили от осколков шрапнели, поднял тело третьего, тяжело раненного солдата, и, пошатываясь, пронес его 150 ярдов до укрытия Красного Креста. Он шел, как будто бы, рассказывал Эрнест, на нем «были резиновые сапоги, полные воды». По пути пулеметные пули разорвали ему правое колено и правую стопу. Когда Эрнест добрался до укрытия, он рухнул на землю. Его одежда вся была в крови солдата, которого он тащил на себе, и сначала он подумал, что сам при смерти. Он пролежал там около двух часов, приходя в сознание и снова погружаясь в забытье, пока его не обнаружили шоферы Красного Креста и не забрали на перевязочный пункт в Форначи.
В Форначи Эрнест и другой раненый солдат соборовались капелланом итальянской армии доном Джузеппе Бьянки. Капитан Гэмбл пришел подбодрить Эрнеста до того, как итальянский хирург очистил и перевязал его раны, из которых извлек большие куски шрапнели. Оттуда Эрнеста отправили в больницу в Тревизо, где он провел пять дней. Гэмбл был его единственным посетителем в это время, и между ними завязалась дружба. Ему было тридцать шесть. В 1914 году Гэмбл переехал во Флоренцию, пожить приятной жизнью и поработать над своими картинами. Среди многих тем, которые они с Эрнестом обсуждали, пока неторопливо текли дни, была и жизнь в Европе, полная надежд, о которой мечтал художник. Если Эрнест хотел стать писателем, сказал Гэмбл, то следовало бы подумать о больших городах Европы. Три недели назад Гэмбл потерял в Фоссальте друга, художника-эмигранта и офицера Красного Креста, погибшего под снарядом; ему передали, что последними словами лейтенанта Эдварда Макки были: «Как блестяще сражаются итальянцы!» Гэмбл, возможно, узнавал в Эрнесте молодецкую энергию своего мертвого друга.