Эротические страницы из жизни Фролова
Шрифт:
И ее вдруг охватил озноб. Все тело задрожало, а живот задергался от рыданий:
– Сумасшедшая… сумасшедшая…
– Ничего ты не сумасшедшая, мама… мамочка, - запричитала Иринка, - все ведь хорошо с Витей, зачем нам другой?
– Он твой муж, доченька…
– Ну и что? Хочешь, я отдам его тебе? Насовсем. А ты будешь мне его давать, когда мне будет невтерпеж…
– Что ты… такое… несешь…
В самом деле, совсем поехала Ирка. Виктор с силой толкнул Елену Андреевну в пах, так, что у той воздух вырвался изо рта. Потом еще раз, еще сильнее. И снова ей
А такого он вообще не выносил.
Он низко наклонился над ее лицом, крепко подхватил голову своими руками, намереваясь закрыть ее рот губами, но вместо этого громко прошептал:
– Хочешь, я ее открою? Для всех. Навсегда.
У нее мгновенно открылись глаза, завывание словно застряло в горле, и она уставилась на него с недоумением, страхом и… надеждой.
– Да? Ты? Ее?
– Да. Ее.
И он назвал то самое имя, каким она разговаривала со своим виртуальным мужем. Он выронил это слово неожиданно для себя, но это было не то слово, которое мы слышим на улицах, а совсем другое… которое не всякому знакомо, многие люди его и не знает вовсе, ведь это то слово, которым шепчутся только влюбленные и в нем нет ничего общего с уличным, кроме одинаковой последовательности звуков…
– Правда?
– совсем тихо прошептала она.
– Правда… Я разрешаю…
И он забился в ней, а она под ним… с такой обоюдной силой и яростью, что Ирка испуганно прикрыла рот обеими руками и со страхом глядела на них, будто боясь, что они забьют друг друга своими телами до смерти… а что творилось у Елены Андреевны во влагалище, описывать вообще бессмысленно…
Они потом долго дрожали обессиленными конечностями, а Иринка обтирала их полотенцем, подкладывала им под головы подушки, укрывала простынями и ухаживала, как за больными.
Только к полудню они совсем успокоились. Стали переговариваться, подкалывать друг друга веселыми двусмысленными и недвусмысленными шуточками, мечтательно соображать о прелестях теплого и холодного душа и намерились было осуществить свои мечты, когда Ирка, веселым зверьком подкравшись к маме, вдруг прошептала ей:
– Мам, а ты покажешь?..
– Ну, - вздохнула та, - что еще я должна тебе показать?
– Как ты делаешь лучше всех… это… ртом… Ведь правда, что лучше всех?..
– Ирка!
– Нет, не потом. Сейчас, - продолжала настаивать дочь, не обращая внимания на укоризненные мамины интонации.
– И все. Потом уже все. Честно. Будем одеваться.
Елена Андреевна удивленно и почти строго уставилась на нее, мол, сколько можно? Да и стыдно же. Но не выдержала ее настойчиво-умоляющего взгляда, застенчиво улыбнулась, словно растаяла… бросила воровитый взгляд на Виктора и, решившись быть покорной до конца, едва заметным мимическим жестом призвала его к себе…
Они ушли от мамы почти под вечер и, бросившись на кровать, тут же уснули, проспав, как убитые, до самого утра. А утром у Ирки начались месячные.
В тот понедельник он собрал, наконец, для некоего таинственного
Всему причиной были два минувших дня, все то, что произошло в его семье, сладко-противоестественное, недумано-негаданно нагрянувшее на него, обнажившее неведанную ранее исконную простоту человеческих отношений. И не только человеческих… простоту всего окружающего его мира, живого и неживого…
Как все теперь стало просто…
Даже замаячившая на расстоянии вытянутой руки перед ним попка Катьки Решетиловой показалась вдруг легко доступной, и он протянул к ней ладонь, прогладил и влез между ног, нажав пальцем туда, где должно находиться ее отверстие, а та, достав таки, правда, сначала свою коробку с верхней полки стеллажа, расширила на него удивленные глаза и сказала:
– Ничего себе! Заявочки…
И пошла вдаль, подчеркнуто невозмутимо, со своим, еще более подчеркнутым сексуальным достоинством, заманчиво покачивая изящными ягодицами, плотно обтянутыми столь же изящными брючатами.
Иринка ждала его с необычно шикарным, но очень скромным по объему ужином.
– Быстренько ешь, - приказала она ему, придвигая тарелку с двумя бутербродами, один с обилием красной, другой с таким же обилием черной икры, а также приличным куском жареной телятины без гарнира.
– Пойдешь к маме.
– Зачем?
– Не валяй, пожалуйста, дурака. Ешь. Отнесешь ей ее сумку.
Не ожидая обратных слов, направилась было в комнату, но, спохватившись, вернулась к холодильнику.
– Подожди. Еще кусочек селедочки. И чтоб все поел!
По кусочку селедки вечером они обычно ели, чтобы не потеть… Довольно эффективное средство. По меньшей мере, для них. И вообще, - в селедке есть что-то такое, что усиливает не только жажду…
Он поел все. Пока она разговаривала с кем-то по телефону. Наверняка с мамой.
– Молодец, - похвалила она, вернувшись на кухню, - мама дома. Собирайся.
– Ирка!
– Чего ты?
– Чем ты думаешь?
– Сейчас? Прежде всего этим, потом этим, - она показала сначала на область сердца, потом на голову.
– Но и этим, что внизу, тоже.
– Что это ты вдруг стала так мною распоряжаться?
– Господи, ну неужели ты не понимаешь?..
– она осторожно прильнула к нему, заглядывая в глаза и продолжая почти шепотом, чтобы никто из невидимых не подслушал.
– Нельзя ей сегодня одной… после всего вчерашнего… нельзя. Я тебя очень прошу.