Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть

Ворон Вячеслав

– …Революционные, мы через детей его достанем. Я привез с собой сказочников, они-то и должны воздействовать своими речами на них.

– О, великое дело, когда такие умы решают такие вопросы, товарищ Джежинский. Но как к детям добраться, их я тоже не видел, – парировал директор.

– Тут, конечно, придется попотеть, – сказал Фил. – Но безвыходных ситуаций не бывает, у тебя есть телефон?

– Да, есть, но он на прослушке.

– Это не важно, Надежда Константиновна предвидела это и научила меня, как действовать в подобных случаях, – пояснил Джежинский.

Яков достал из-под стола аппарат и поставил его перед Филей. Тот поднял трубку и раскрутил рычажок. На другом конце раздался голос телефонистки:

– Слушаю

вас.

– Соедините меня со столицей, с Главным управлением пчеловодства и медопроизводства, – это и был пресловутый Надин секретный ход, придуманный для конспирации. Девушка в столице получала приказ соединить с тем или иным абонентом на коммутаторе, где висели таблички с названиями управлений. Но соединение шло либо в кабинет Нади, либо к ее помощникам. Так, «управление пчеловодства и медопроизводства» отвечало центральному штабу революции, а, к примеру, «Центральное управление по сбору урожая Кубани» – ССДРП. И так далее. Причем девушка-телефонистка даже и не подозревала, что новые таблички имели двойной смысл. Произошло два щелчка, прежде чем ответила Надя.

– Здравствуйте, Вилена Ёсифовна, – приветствовал Джежинский Надежду Константиновну.

– Добрый вечер, Астроном Эдмундович, – ответила Пупская.

Раздался дополнительный щелчок и Джежинский понял, что включился жучок-перехватчик разговоров.

– Хочу вас предупредить, что пчелы даже в вечернее время не дремлют. Жужжат. А как у вас, Вилена Ёсифовна? – это означило: «Жучок включился. Нас подслушивают».

– У нас спят, цветов много, можно и расслабиться, – что означало: «Столица под контролем, врагов нет».

– Вот и славненько. Тут есть небольшая загвоздка. Я приехал сюда по обмену опытом, и вот что выяснилось. Наш подопытный улей, где расположилась основная пчела-матка со своим семейством, находится в абсолютно доступном взгорье и вроде как медоносит. Но, по утверждениям местных пчеловодов, мёда-то никто не видел, и причина в том, что сама матка окружена рабочими пчелами и трутнями, которые надежно защищают улей. И я не вижу другого выхода, как применить дым для нейтрализации трутней и выкуривания матки. Мед надо брать чистыми руками. Что вы об этом думаете, коллега? – раздался еще один щелчок, что говорило об отключении прослушки, но терять бдительность было смерти подобно, и разговор продолжился в конспиративном русле.

– Что я думаю, уважаемый Астроном Эдмундович? Думаю я, что вам на помощь нужно выслать специалиста по дыму. Скоро такой вернется из командировки, да вы его знаете, это грузинский пчеловод высшей категории Шмель Джугашмель, он вам поможет с дымом и выкуриванием, благо у него имеется опыт обкуривания пчел всевозможными методами, – ответила Надя.

– Ну что ж, буду с нетерпением ждать, сообщите почтой, когда встречать, – добавил Джежинский.

– Сообщу, обязательно сообщу, а пока мы с вашей женой, товарищ Астроном, съездим на Кавказ проведать более зрелых пчел, давненько мы не вкушали родного меда, – Надя повесила трубку.

Яков Михайлович сидел с широко раскрытыми глазами, в которых читался немой вопрос: «О чем вы, товарищ Джежинский?» Поняв недоумение собеседника, Фил сказал:

– Не берите в голову, Яков Михайлович, занимайтесь своим Литературным Музеем, развивайте, так сказать, литературу, а мы о вас позаботимся, и если вы нам понадобитесь, мы вами воспользуемся. И не надо меня провожать, я, как пришел, так и уйду.

После этих слов Джежинский встал и отправился обратно на виллу к Растрелли. Пройдя пару кварталов, он заметил, что за ним установлена слежка и буквально по пятам за ним увязался хвост. За годы конспирации Джежинский научился отличать простых прохожих от ищеек, да и его организация, состоящая на половину из сыскарей царской охранки, детально посвещала в премудрости

профессии. Обладая мощнейшей интуицией, Джежинский понимал, что затеряться в вечернем безлюдном Ё-бурге, ему не удастся, он должен был предпринять что-то неординарное, то, чему не учили сыскарей. И решение пришло молниеносно. Для начала он свернул на улицу Большая Вознесенская и, пройдя метров триста, вышел на Вознесенскую площадь. Хвост затаился. Джежинский понимал, что следопыт не выйдет на открытое пространство, дабы не определить себя. И он изо всех сил побежал на противоположную сторону площади. Добежав до первого дома, он остановился у входа с вывеской «Ресторан у Николя» и огляделся. Площадь была пуста. Джежинский постоял с минуту и исчез в темном переулке. Избавившись от слежки и пройдя еще с километр, он остановился, посмотрел по сторонам, потом поднял голову кверху и только сейчас осознал, что он заблудился. Улицы и кварталы, переулки и дворы, бульвары и площади, не имевшие вывесок и фонарей, складывались в бесконечные городские джунгли. Он захотел вернуться назад на площадь, к ресторану «У Николя», но, пройдя вглубь незнакомого переулка, оказался в тупике жилого двора. Дальнейшее его передвижение становилось бессмысленным, и Джежинский, присев на крыльцо одного из домов, стал лихорадочно перебирать варианты выхода из сложившейся ситуации. Вариантов не было. Оставалось сидеть и ждать утра. Так он, сидя на крыльце, заснул, склонив голову на плечо.

Утро подкралось предательски рано. Все его тело содрогалось от морозной свежести осени. Он замерз, и дрожь, выдающая барабанную дробь его зубов, не позволяла ему подняться с крыльца. Напротив из подъезда вышла торговка, нагруженная тюками с товаром, и, заметив дрожащего незнакомца, поставила тюки и подошла к нему.

– Ты чей, миленок, будешь? Каким, эть, тебя шальным ветром к нам занесло? Небось у Машки нашей ночевал, да лишки хватанул, а она тя и выгнала на улицу? – спросила торговка и тут же закричала, подняв голову вверх:

– Машк, а Машк, твой што ль сидить здеся, али приблудный какой.

Из окна напротив, где сидел Джежинский, выглянула дама лет тридцати – тридцати пяти с заспанными глазами и опухшей физиономией. Если бы это был не Ё-бург, а столица, Джежинский бы подумал, что это тетя Надежды Константиновны, уж больно она на нее была похожа. По всей видимости, женщины, ведущие подобный образ жизни, все похожи. Но Джежинский продолжал содрогаться и не мог выдавить ни слова. Машка же, оглядев пристально Филю, закричала в ответ:

– Нет, Зин, не мой. Мой сёдня не возвращался, поди «У Николя» и заночевал. Так что бери, он твой, ахаха, – засмеялась она и захлопнула окно.

Из остальных окон повысовывалось еще с десяток заинтересованных баб. От столь пристального внимания женского пола к своей персоне Фил ощутил прилив сил и моментально согрелся. Он встал во весь свой долговязый рост, выпрямился, хрустя позвонками, и, наклонившись над низкорослой торговкой, спросил:

– Где здесь вилла Растрелли?

– А бес его знает, что ты такое спрашиваешь. Я и самого-то не знаю, а уж про виллу-то и слыхивать не слыхивала, – обескуражилась торговка. – А ты, стало быть, с виллы сюда пришел. У, пьянь, нажрутся, а потом не помнят ничего. А еще офицер. Срамота-то, какая.

– Ты, баба, не ори, я не пьянь, я на спецзадании, ночью заблудился, вот и уснул тут у вас во дворе, мне б до Растрелли попасть, – оправдываясь, ответил Фил.

– А ты подымайся ко мне, офицер, я тебя чаем напою и Растрелли покажу, – вылетело из открытого окна на третьем этаже.

– У ты, шалава малолетняя, будя тебе мужиков совращать, видишь, офицер заблудился, надо помочь парню, – послышалось из соседнего окна.

– Вот я и помогу, я была у этого Растрелли и знаю, как туда пехом идить, – продолжила девушка.