Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть
Шрифт:
– Я щаз, – крикнул Джежинский и рванул в подъезд на третий этаж.
Окна стали захлопываться с характерным стеклянно-деревянным звоном. Торговка собрала свои тюки и, выругавшись в адрес третьего этажа, удалилась в примыкающем переулке. Джежинский стремглав влетел на третий этаж и вошел в открытую дверь. На пороге стояла ангельской красоты девушка лет восемнадцати, в чепчике для сна и шелковом пеньюаре. В просвете коридора прекрасно была видна ее миниатюрная фигурка. Квартира утопала в цветах и благоуханиях.
– Проходите, господин офицер, в комнату, я сейчас
Голос ее звучал подобно колокольчику. У Джежинского засосало под ложечкой и стало опускаться вниз живота. Мышцы напряглись. Будь на его месте Стален, беды б не миновать. Но железный Филя мог контролировать свои желания и эмоции. Он послушно прошел в комнату и сел за стол. Девушка не заставила долго ждать и появилась вместе с чайником и ситечком через минуту. Поставив на стол чайные приборы, она разлила по чашкам чай и присела напротив.
– Вы, господин офицер, берите сахар, это тростниковый, кубинский. Мне его один ваш коллега подарил, сказал, что сам царь пьет с таким, – прощебетала она.
Джежинский отметил для себя, что малышка недурна и знает толк в делах амурных, коль так подает.
– Откуда у вас столько цветов? – вежливо поинтересовался Фил.
– Ах, это я намедни была в столице, так там их просто на улице раздавали, вот я и набрала себе. Еле довезла до Ё-бурга, думала не доживут, но они очень странные цветы. Они уже здесь довольно долго стоят и не увядают, я вам даже секрет один раскрою, они и без воды не увядают. Чудо-цветы, да и только. А запах. Вы чувствуете? Правда, он прекрасен? – ответила она.
– Безусловно, чувствую, у меня такие же в столице есть. Разрешите представиться: отставной штабс-капитан Астроном Эдмундович Звездинский. – отчеканил Джежинский. – Ныне – пчеловод.
– Ахах, как это прекрасно – пчеловод. А я – Дуня Ермакова, внучатая племянница самого Ермака, что при Федоте Стрельце служил. Столичный франт, стало быть? Я очень хочу в столицу, возьмете меня с собой, я и готовить умею, и шить, и по дому стряпать. Надоел мне Ё-бург с его бескультурьем и засильем пошлости, жить хочу, как королева, при дворе. Пусть даже экономкой, вы женаты Астроном Эдмундович?
– Да, женат, и детишек пять имеется, и все девочки. Экономка мне нужна. Надобно обмозговать это дело. Значит, офицер тебе сахар принес, говоришь? – хитро перевел разговор Джежинский. – И много к тебе хаживает таких офицеров?
– Нет, не много, – ответила Дуня и стала загибать пальчики на белоснежной ладони. – Пять, Астроном Эдмундович, а к Растрелли я хожу, он художник, скульптор, и ему некогда ко мне. И офицеры все у меня статные, главного полку, что царя-батюшку сторожат.
– Эт я так спросил, для справки. Ладно, Дуня, веди меня к Растрелли, – Джежинский поставил чашку на блюдце и встал из-за стола.
Девушка убрала посуду, переоделась тут же, не смущаясь Джежинского, и вышла из квартиры. С легкостью молодой газели она преодолела три этажа и оказалась вместе с Джежинским во дворе. А здесь уже вовсю кипела жизнь. Дворники мели, домработницы развешивали стираное белье, на которое оседала пыль, поднятая метлами
– Может, перекусим? – предложила Дуня, указывая на ресторан.
– Не сейчас, Дуня, в следующий раз обязательно отобедаем, а сейчас мне надо к Растрелли. Меня ждут, – отсек ее предложение Фил.
– Ага, все вы так говорите, а потом забываете, Ладно, дядя Степа, пойдем, – с сарказмом произнесла она.
– А я ведь и обидеться могу и не возьму тебя в столицу, Дуня Ермакова. Я не дядя Степа, – обидевшись сказал Джежинский.
– Эт я так пошутила, стих есть такой:
Дядя Степа великан
Уронил большой стакан.
Не поднять ему стакан,
Он же дядя-великан.
– Понял, Дуня, не дурак, – подыграл Джежинский.
Пройдя еще несколько кварталов, они вышли прямо к вилле Растрелли. Джежинский поблагодарил девушку, пообещав забрать ее с собой в столицу, и распрощался. Тело его ломило от усталости. Он прошел в свою комнату и растянулся на кровати. Сон мгновенно окутал его и погрузил в мир ярких иллюзий.
Разбудил Джежинского солдат, принесший телеграмму следующего содержания:
«Шмель вылетел Мексики тчк Дым есть тчк Лови зпт две недели тчк Вилена Ё тчк»
Дуня
Стален нервно расхаживал по комнате и курил трубку. Он уже второй час слушал рассказ Джежинского о его пребывании в Ё-бурге, о странностях местной политической системы, о Дуне Ермаковой и ее не менее странных знакомствах. Однако с детства пытливый, ум гегемона уловил еле видимую связь последней персоналии с царской семьей. Стален, не отвлекаясь на дым, исходящий из его трубки, продолжал расхаживать взад-вперед, время от времени останавливаясь, откидывая голову вверх и что-то ища взглядом на потолке. Со стороны это походило на небольшой паровоз, двигающийся по кругу и оставляющий за собой густые клубы дыма, притормаживающий на станциях. Джежинскому в какой-то момент так и показалось. Перекрестившись по-пролетарски кулаком, он прогнал от себя видение и продолжил свой пересказ. В очередную остановку Стален поднял голову и сказал:
– А что, товарищ Джежинский, поинтересовались ли вы у вашей новой знакомой об офицере, что сахар ей приносил?
– Никак нет, Ёсиф Виссарионыч, не соизволил, – ответил Фил.
– Что ж, очень хорошо, – пробурчал под нос Ёсиф и громко добавил: – Надо будет узнать про этого юнкера все, и как можно скорее. А для этого нужно расспросить Дуню. Когда ты с ней встречаешься?
– Дык, и не знаю, мы и не договаривались с ней, я ей пообещал забрать ее с собой в столицу, и все, – оправдался Джежинский.