Еще одна чашка кофе
Шрифт:
С годами Митя все больше внешне походил на Андрея (ни Маша, ни сам Андрей не считали нужным проводить какие-то генетические экспертизы, поскольку относились к Мите, как к родному ребенку, не делая между ним и Максом никаких различий).
Братья росли дружными; Маша все время говорила мальчишкам, что они должны во всем поддерживать друг друга. Единственная серьезная ссора у них возникла лишь в раннем детстве из-за спора по поводу того, какую спортивную секцию им надо выбрать. Мальчишки яростно выясняли, что лучше — футбол или хоккей, и, не придя к согласию, душевно наваляли друг
Митя с Максимом загудели, как растревоженный улей — ясно-о-о…
И вот — футбол, хоккей, уроки, обеды, стирка, собрать мужа в дорогу, встретить мужа из командировки… Среднестатистическая русская женщина, укорененная в семью, вполне себе многорукий Шива — она и повар, и учительница (Ну-с, охламоны, у кого какие двойки сегодня? Что задали по математике?), и докторица (У Мити опять ангина, надо лечить!), секретарь при муже (Андрей, я отредактировала твой репортаж, взяла тебе билеты на завтрашний рейс).
Жизнь Маши летела по заведенному кругу: приезды-отъезды мужа, детские простуды, школьные уроки, родительские собрания; измерялась сменой учебных годов и размеров одежды-обуви стремительно подрастающих мальчишек, но однажды привычное течение ее жизни прервалось.
В Петербурге умерла мама Вера, а вслед за нею, через полгода, ушел из жизни отец Маши.
Слезы, похороны, осознание своего непоправимого несчастья, когда понимаешь, что отныне твоя жизнь изменилась, погрузила тебя в сиротство. Твоих родителей больше нет, теперь ты — старшая, ты стоишь на краю бездны и защищаешь от нее своих детей, так же, как защищали тебя твои родители. Щемящая, рвущая душу нежность и горчайшее чувство вины за то, что им доставалось так мало твоего времени и тепла; недоговорила, недолюбила, недодала, теперь не исправить.
Таня, мама, отец — всех унес солнечный ветер.
С уходом родителей Петербург опустел, Маше больше не к кому было приезжать. Ее старшие братья тоже разъехались по свету; один из братьев стал пианистом и уехал в Европу, другой стал хирургом и работал главным врачом той самой больницы в Сибири, где когда-то работала доктор Татьяна Свешникова.
Вскоре после похорон отца Маша как-то приехала в родительский дом в Павловске; открыла калитку, прошла по дорожке к дому, села на крылечке. Сердце кольнуло — как выросла трава, и сад выглядит таким заброшенным (оно и не удивительно — в последнее время родители болели и долго не приезжали на дачу).
Летний, мягкий вечер наплывал на сад, розовые всполохи заката расцвечивали лес.
Маша посмотрела на веранду — вот здесь, за этим столом, мама обычно сидела со своей старой печатной машинкой и переводила очередной роман, здесь же Таня читала книги, подливая себе чай из пузатого цветастого чайничка, а вот там, чуть поодаль от них, папа раскладывал грибы, которые приносил с утренней грибной охоты из леса.
— Таня, спой мне! — прошептала Маша.
Но только кузнечик
С домом нужно было что-то решать, и братья предложили Маше продать дачу.
Мысль о том, что в этом доме будут жить чужие люди, казалась ей нестерпимой, но изменить ход вещей Маша не могла. Она, правда, попробовала поговорить об этом с Андреем, но тот выступил против идеи сохранить дом.
— Марусь, ну как ты это себе представляешь? Мы в Москве, дача в Питере, кто туда будет ездить? — возразил Андрей. — Дом все-таки требует внимания, контроля. Нет, это не лучшая идея, дача — сомнительный памятный сувенир, понимаю, что тебе тяжело с ней расставаться, но лучше отсечь ностальгию и поступить разумно.
В итоге Маша отсекла ностальгию и скрепя сердце позволила одной из своих невесток продать дом.
В то скорбное лето, вернувшись в Москву, она еще долго жила с ощущением непоправимого горя и пустоты — перебирала дорогие воспоминания о родителях, читала переведенные мамой книги, словно бы разговаривала с ней.
А потом жизнь стала брать свое — колесо будней снова закрутилось, разгоняя привычный круг забот, обязанностей. «А мы и живем, пока нужны кому-то!» — говорила бабушка Таня, и она, конечно, была права. Школьный выпускной старшего сына, выпускной младшего, и вот уже оба ее парня вымахали под потолок и зажили своей взрослой жизнью.
С годами характер у ее мальчишек поменялся — замкнутый, тихий Митя стал раскованным балагуром и душой компании, а хулиганистый непоседа Макс, напротив, превратился в серьезного, молчаливого парня.
И однажды ее сыновья покинули дом. Сначала от родителей отделился Митя, профессионально занимавшийся хоккеем, проводивший на сборах и соревнованиях большую часть времени; а потом и Макс, студент московского вуза, серьезно увлеченный востоковедением, уехал проходить практику в Китае.
Дом опустел, Маша с Андреем остались вдвоем.
Андрей все также был погружен в работу — сенсации, разоблачения, интервью; за эти годы он сделался успешным, узнаваемым журналистом. Домой Андрей обычно приходил затемно, усталым и опустошенным. «Извини, Маруся, я так наговорился за день, что с удовольствием бы промолчал всю оставшуюся жизнь», — как-то сказал Маше муж.
Маша осеклась — ей вдруг стало больно дышать. И вроде Андрей сказал это с улыбкой, как бы с призывом отнестись и к его фразе, и к ситуации в целом с юмором, но только ей почему-то было совсем не смешно.
Ну что ж — сыновья выросли, мужу ты, как выясняется, не очень-то и нужна, так, может, пора вспомнить о том, что у тебя, вообще говоря, есть профессия, и пойти поработать? Но кому нужна сорокалетняя женщина без опыта работы, с экзотическим дипломом искусствоведа? Экзотичнее ее профессии сейчас разве что профессия трубочиста. И кого теперь может заинтересовать ее дипломная работа по истории Петербурга? Это же смешно — знаток Петербурга, живущий в Москве; нелепость, оксюморон. И потом, ее ведь везде спросят: «А где вы были все это время?» Не скажет же она, что работала многоруким Шивой на благо семьи?!