Еще одна жизнь
Шрифт:
Таня тоже улыбнулась:
– Надо подумать. Глядишь, сделаем открытие и прославимся.
– А тебе нужна слава?
– Да нет. Это я так, к слову, - засмущалась Таня.
– А я серьезно. Ты хотела бы быть знаменитой ученой, или актрисой, или писательницей? Чтоб тебя узнавали, говорили: "Вон, вон, она идет. Это та самая..." А?
– Не знаю, - неуверенно протянула девушка.
– Наверно, чтоб узнавали и пальцем тыкали, не хочу, но сделать что-нибудь такое, чем другие бы восхищались: "Вот эта Татьяна, какая умная! Или...смелая! Или...талантливая!" - была бы не прочь, - уже с задоринкой сказала она.
Они поболтали еще о чем-то уже менее серьезном. А когда Татьяна стала собираться уходить, она опять как-то неловко замолчала, словно, ну, очень ей хотелось чем-то поделиться,
– Тань, ты мне хочешь что-то сказать? Давай, давай, колись. Я же вижу, что тебя так и распирает. Ну?
– Да нет... То есть, да. Просто хотелось с тобой поделиться...
– Так, поделись, если очень хочется.
Таня еще немного помолчала. Елена не мешала ей:
"Пусть подумает. Может, действительно, не стоит мне рассказывать. Я же напустилась на нее, будто она обязана мне все говорить. А я, кажется, догадываюсь, о чем она хочет сказать..."
А Таня тем временем решилась:
– Лен, у меня один парень знакомый есть, - начала она с расстановкой, - мы с ним просто друзья. Точнее, он друг Санька, ну, ты его видела, он с Ириной встречается. А так как ко мне все приходят, и он тоже приходит. Правда редко, он в военном училище учится, а у них строго с увольнениями. Так вот. Сказать, что он красавчик? Нет, конечно. Но он какой-то особенный, не такой, как другие парни. Он...
– она задумалась и слегка улыбнулась своим мыслям - ... благородный, очень умный, но совсем не зануда, веселый, анекдоты умеет рассказывать, но никогда не рассказывает пошлых. Короче говоря, он мне нравится. Когда он приходит, меня начинает мелко трясти, и я совсем теряюсь. А он, кажется, этого не замечает. Он со мной разговаривает, как с маленькой девочкой, ласково так, покровительственно. А самому еще нет двадцати, они с Саньком в одном классе учились. Я и обижаюсь на него, и в то же время, как дурочка, радуюсь, когда он приходит. Вот, и сегодня тоже: сначала готова была от счастья прыгать, а потом реветь хотелось. Лен, что мне делать?
"А мне что делать? Ах, Таня, Таня, ну что я тебе могу сказать? Боюсь, что меня саму будет трясти при встрече с ним. Это единственный человек, о котором я жалела в той, "другой" жизни. Но тогда я встретила его поздно и совсем неправильно себя повела, а потом "локотки кусала". Ты хорошая, Танюшка, но я знаю, что он никогда не воспримет тебя всерьез, он будет относиться к тебе, как другу, как к сестренке, наконец, но никогда не полюбит, как женщину. Так бывает. И не мы в том виноваты. Просто бывает "магия притяжения", хотя, может, это просто "животный инстинкт", когда самец выбирает ту, а не иную самку... Ну, и как же мне все это тебе объяснить? Я и ждала подобного разговора, и совершенно к нему не готова..."
Пауза затягивалась, надо было что-то говорить.
– Что я могу тебе сказать? То, что он не замечает твоего отношения? Это не так. Все он замечает.
– Ты думаешь?
– с некоторым испугом спросила Таня.
– Потому и ведет себя с тобою так. Ему не хочется тебя обижать, ты этого не заслуживаешь, но, в то же время, по той или иной причине, он не может ответить тебе взаимной симпатией.
– Почему?
– Не знаю. Может, у него есть девушка...
– Нет. Я узнавала у Ирины. У него была девушка, старше его на два года, но он с ней больше не встречается, а у нее другой парень.
– То, что не встречается, еще не означает, что сердце его свободно.
– Да?
– А с другой стороны: возможно сердечная рана его была так глубока, что ему просто не хочется больше никаких романов. Пока...
– Ты думаешь, стоит подождать?
– Не знаю, Танечка, не знаю. Знаешь, что?
– Что?
– Конечно, я не имею права тебе что-либо советовать - это очень трудно. Но, что бы я сделала в подобной ситуации?
– Что?
– А пожалела бы его. Представь, что он страдает и просто достойно держится в кругу друзей, не желая показывать, что творится у него на душе. Только пожалеть его надо на самом деле, а не сделать вид, тогда у тебя пройдет эта нервная дрожь, это смущение. Ты теряешься потому, что считаешь его выше себя. А когда ты его пожалеешь, как братика, как маленького мальчика, тебе не будет
– Не знаю... Как его жалеть? Он такой... как король на троне...
– Даже короли нуждаются в жалости. И это совсем не унизительное чувство. В старину в какой-то губернии говорили не "люблю тебя", а "жалею тебя". Искренняя жалость приближает человека к тебе, он становится тебе роднее и понятнее. А то, что обычно называют жалостью, когда жалеют убогого, но даже мысли в голову не приходит, помочь ему, это просто лицемерное равнодушие.
– Знаешь, Лен, вот ты сейчас говоришь, а я думаю: действительно, ему ведь совсем нелегко, наверно, с нами шутить, но ходить с кислой рожей для него не достойно. Бедненький, может, ему и поделиться не с кем. Я вот пришла к тебе, поделилась, мне сразу легче стало. А он мужчина, будущий офицер, ему плакаться нельзя...
– Вот-вот. Продолжай в том же духе. Думай об этом почаще, ты свыкнешься с этой мыслью. И, когда он придет в следующий раз, увидишь, как по-новому ты на него посмотришь, как изменится твое состояние. А потом мне расскажешь, если захочешь.
– Обязательно расскажу. Ну, я пойду, - в ее голосе чувствовалась легкость, будто с плеч свалилась какая-то тяжесть.
Она ушла.
"Правильно ли я сделала? Я посоветовала ей то, что сама не смогла бы сделать. Но мы же в разных ситуациях: она давно с ним знакома, можно сказать, что они друзья, а меня он даже еще не знает, и, когда мы встретимся, а мы обязательно встретимся, я буду свободна и готова к отношениям с ним. Как он поведет себя со мною? А вдруг он даже не обратит на меня внимание? Может, я заинтересовала его тогда только потому, что принадлежала другому? Запретный плод всегда сладок. Ведь, восхищаясь мною, оказывая мне знаки внимания и даже решившись на тот страстный поцелуй, он благородно сказал, что никогда не сможет перейти дорогу другу. Может, это была игра? А может, он просто мазохист? Ага, сейчас додумаюсь еще до чего-нибудь... Успокойся. Дыши глубже.
Не забегай мечтой вперед в прекрасное мгновенье.
Твоя мечта к тебе придет. Но жди, имей терпенье...
И не заклинивайся на этом парне, у тебя другие задачи..."
Следующая неделя мало отличалась от предыдущей: работа, домашние дела, немного общения и снова работа. Елена уже начала втягиваться в этот ритм, и он уже не казался ей таким изнурительным. Поэтому в субботу с удовольствием "пошла продавать глаза" по магазинам.
Она начала с ближайшего, что находился в квартале от ее дома. Конечно, в семидесятых любые магазины "не бог весть что", в том числе и мебельные, но ей повезло: в этом же первом магазине она нашла то, что хотела. Наверно, та кровать не была куплена только потому, что была светлая и лакированная, а в моде была мебель темная и полированная, рядом с теми "шедеврами" она казалась бедной "дурнушкой". Но это было то, что надо. Елена без колебаний оплатила ее и договорилась с двумя грузчиками, что они отнесут кровать ей домой. Два немолодых узбека с удовольствием согласились подзаработать, благо нести недалеко, правда попытались покапризничать, когда узнали, что нести надо на пятый этаж, но сумма была настолько убедительна, что они внесли свою ношу даже без остановок. Оставив свою покупку посреди гостиной, Елена, не мешкая, отправилась за тканями.
Это уже получилось надолго. Восемнадцатилетняя Я провела ее по всем магазинам, ей известным, где торгуют тканями, от вокзала через весь центр до Старого города. И только там, за Регистаном, на торговой улочке, ведущей к базару, в маленьком магазинчике она нашла то, что искала: широкую льняную ткань темно-малинового цвета с редким мелким золотистым рисунком, в виде иероглифов. И цена была божеской, так что она вполне уложилась в выделенную для этой цели сумму.
На обратном пути троллейбус тащился так медленно, что ей казалось, она пешком дошла бы быстрее, так переполняло ее нетерпение. Она даже попыталась себя приструнить: