Есенин и Айседора Дункан
Шрифт:
Затем Есенин заскочил к Мишкам и пригласил их на вечернее торжество: «Обязательно приходите. Если не придете, тогда мы – враги». Ему до сих пор было стыдно за выходку Айседоры у Мариенгофа. Лика, впрочем, решила не ходить на банкет, опасаясь разрушить и без того зыбкий мир с Дункан. Но вечером начались бесконечные звонки. Звонил Есенин, звонила Дункан и умоляющим тоном просила Лику придти, пригрозив, в конце концов, приехать за ней лично. Лика обещала появиться. Когда она пришла на Пречистенку, торжество было в самом разгаре. Как и на всех свадьбах, на этой также кричали: «Горько!», а Айседора и Есенин целовались и чокались с гостями. Оба были трезвы, веселы и пребывали
– Милый друг, забудем все! – воскликнула она, взяв девушку за руку.
Лика смущенно посмотрела в ее глаза и улыбнулась. Она внимательно обвела их обоих взглядом и решила не портить вечер – они были такие веселые: Дункан, казалось, была готова сейчас обнять весь мир. Сергей стоял рядом и лучезарно улыбался.
– Забудем! – тряхнула головой Лика. – Кто старое помянет, тому глаз вон!
– Ах, как прекрасно! – защебетала Дункан, вытаскивая откуда-то, словно фокусник, бутылку холодного шампанского, сплошь покрытую капельками. Сергей откупорил ее и разлил пенящееся вино по бокалам.
– За нашу дружбу! – провозгласила тост торжественная Айседора, и они, чокнувшись, выпили. Дункан вдруг стала беспокойно озираться по сторонам и, схватив один из своих многочисленных портретов, стоявших на туалетном столике, сказала:
– Это Вам, Лика. В знак моей дружбы и любви! Она взяла карандаш. Задумалась на секунду.
– Айседора Есенин! – выпалила она и захохотала. Ей казалось таким смешным это сочетание имен.
– Sergej, milyj, pomoch Isadora – произнесла она, вытянув губы как для поцелуя. Она помахала перед его глазами карандашом. Лика стояла в недоумении – до нее не доходил смысл просьбы Айседоры. Однако Сергей, ни минуты не колеблясь, взял руку Изадоры и стал водить ею по бумаге. Русскими буквами Айседора подписала свой портрет: «Есенина».
Удовлетворенно оглядев свою работу, она сказала:
– Michateino!
И с этими словами вручила портрет Лике.
Праздник, меж тем, продолжался. Гвалт стоял просто невообразимый. Айседора и Сергей то и дело смеялись и шутили. Дункан несколько раз кричала, что отныне ее будут звать только Есенина. Затем, чудовищно коверкая слова, произнесла: «Teper ja tolstij russkiy jena!», вызвав взрыв всеобщего хохота. Потом она взяла огромный красный шелковый шарф. Все притихли. «Я буду танцевать, товарищи!» – официальным тоном объявила Дункан, царственно вышагивая на середину комнаты.
Заиграл Шопен, и Айседора закружилась, запрокинув голову. Танцевала она в этот вечер долго и хорошо, как никогда. Шарф окутывал ее руки, как язык пламени. Она пыталась выразить в движениях всю свою страсть и любовь к Есенину. Сергей же стоял и бросал на нее из-за угла горячие удивленные взгляды. Он, не понимавший ее танцы, чувствовал ее запал и те эмоции, которые она передавала. Самозабвенно вскидывая руки, Айседора погрузилась в себя и, казалось, она здесь одна и не видит вокруг никого. Окончив, она замерла на месте и стояла недвижно несколько мгновений. Восторженная публика разразилась бешеными аплодисментами. Раскрасневшаяся танцовщица счастливо улыбалась и кланялась.
Уже светало, но гости и не думали расходиться. Впрочем, некоторые из них были и вовсе не в состоянии покинуть торжество. Айседора распорядилась постелить для всех желающих
В эту ночь Айседора была особенно нежна с Есениным. Она ласкала его, легонько целуя в губы, гладила золотистые волосы и крепкое мускулистое тело, благодарно заглядывала в любимые васильковые глаза и шептала сентиментальные глупости. Умело она расстегнула застежки и пуговицы, медленно и осторожно освобождая его от одежды. Затем, спускаясь все ниже и ниже, она прильнула губами к его животу и поцеловала в самый пупок. Тело его дрожало от нетерпения. Айседора, горячо и прерывисто дыша, спустилась еще ниже и поцеловала твердую шелковистую плоть. У него вырвался сладостный стон наслаждения. Она ласкала его языком, пока не почувствовала извержение упругой струи. Устало дыша, она прильнула к его груди и ласково обвила рукой. Она была счастлива.
Сбылось предсказание гадалки – она вышла замуж в России. Айседора Дункан, презирающая и отвергающая все условности этого мира! Теперь она была женой прекрасного и гениального юного ангела. Теперь он будет с ней всегда рядом. Томно уставившись в потолок, Сергей в мечтах уносился далеко за моря и океаны, с упоением думая о предстоящих путешествиях и странах, которые он повидает. Его манила заграница – необъяснимая, неизвестная и такая желанная. «Все там будет по-другому» – казалось ему.
После полудня гости начали потихоньку просыпаться. Бледными призраками они бродили по дворцу. Завтракали, когда кто хотел, а разошлись только к вечеру. Через день Айседора Дункан и Сергей Есенин улетели на самолете в Берлин.
Глава 10
Берлин
Мы сидели на траве Ходынского поля – том самом, на котором во время коронации Николая II в давке погибли тысячи людей – и ждали, пока заправят наш маленький шестиместный самолетик. Я никогда не летал прежде и немного волновался. Изадора показала мне корзинку с лимонами:
– Lemon samoljot kharasho.
– Да, Сергей Александрович, – подтвердил подошедший Шнейдер. – Лимоны хорошо помогают от укачивания. Его можно пососать, и дурнота пройдет.
– О, нет, – протянул вдруг он в ответ что-то тараторящей ему Изадоре. – Говорит, что шампанское тоже можно в полете. Нет, Сергей Александрович, от шампанского наоборот будет только хуже.
Я отвернулся от них. «Опять она о выпивке!» – подумал я. «Черт знает, что такое! Шампанское вместо воды. Виски, водка и коньяк – на ужин. Одна жратва, выпивка и утехи на уме!». Мои невеселые мысли прервал пилот, принесший мешковатый костюм для пассажиров. Я нехотя нацепил его, Изадора же отказалась. Тут она что-то выкрикнула с большим волнением. «Что же такое опять? Никак она не успокоится!» – раздраженно подумал я. Как выяснилось, она забыла написать завещание. «Да-а-а, вот русский человек вряд ли бы про это подумал», – пронеслось в моей голове.
Илья Ильич достал из своей сумки маленький голубой блокнот и протянул ей. Она быстро написала короткое завещание, и мы, наконец, сели в самолет. В кабине было жутковато, я вдруг забеспокоился и вспомнил, что корзинку с лимонами мы оставили на земле. Тревожно постучав по стеклу кулаком, я показал Шнейдеру на машину, рядом с которой осталась стоять корзинка. Шнейдер стремглав бросился к автомобилю и передал мне лимоны, вбежав под крыло уже разгонявшегося самолета. Мы взлетели. Я с огромным интересом смотрел вниз на родные поля и земли и предвкушал встречу с Европой. В голове моей роились грандиозные планы и замыслы. Казалось, жизнь начинается заново.