Эсеры. Борис Савинков против Империи
Шрифт:
Еще через несколько дней руководство эсеров выпустило новое обращение к членам партии, в котором подробно рассказало о почти пятнадцатилетней провокационной деятельности Азефа, об участии охранки в его работе в Боевой Организации, о том, что полиция империи сознательно долгие годы нарушала закон и позволяла Азефу совершать и совершать преступления ради получения чинов, наград и премий. Шок в обществе и стране вызвало сообщение о том, что главный имперский провокатор весь 1907 и 1908 годы пытался убить царя Николая II, и этот не произошло только по чистой случайности. Руководство партии обращалось к десяткам рядовых эсеров:
«Центральный комитет принял все меры к локализации опасности, которой грозят дальнейшие разоблачения провокатора. Центральный комитет считает, что главная
Партия переживает глубокий кризис. Раскрытие опасности должно послужить для истинно партийных людей в этот час испытания призывом к усиленной исключительной деятельности по восстановлению рядов партии, сплочению и объединению партийной мысли и действия. Центральный комитет выражает твердую уверенность, что из этого небывалого в истории революции испытания партия социалистов-революционеров выйдет победительницей. Вскрыта и уничтожена язва, разъедавшая и ослаблявшая партию, вырвано оружие, которым так долго пользовалась государственная полиция».
Полиция и эсеры искали Азефа, который исчез. Все три стороны обладали колоссальным полицейско-конспиративным опытом, как в деле сыска, так и мести. У Азефа было море провокаторских денег, по курсу XXI века эквивалентному десяткам миллионов долларов США, и прятаться он умел, успешно скрываясь на разных континентах и в разных странах еще десять лет. Он побывал в десятках государств, задержавшись в Германии, Испании, Италии, Греции, Египте. Контакты с имперской полицией он не потерял, и в 1910 году поселился в Берлине под фамилией Неймайера, по паспорту, сделанному в Петербурге, в охранке. Он много лет успешно играл на бирже. Хорошо знавший Азефа личный охранник Николая II генерал Спиридович вспоминал: «Обладая выдающимся умом, математической аккуратностью, спокойный, рассудительный, холодный и осторожный до крайности, он был как бы рожден для крупных организаторских дел. Редкий эгоист, он преследовал, прежде всего, личные интересы, для достижения которых считал пригодными все средства до убийства и предательства включительно». В своей берлинской шестикомнатной квартире в престижном берлинском районе он очень любил пить чай из настоящего русского самовара. Азеф начал писать афоризмы: «Не призирай людей, не ненавидь их, не высмеивай их чрезмерно – жалей их», «И в страданиях бывает счастье». Человек, на котором трупы революционеров и сановников, был сентиментален, но, конечно, угрызений совести не испытывал. Убийца вообще чувствовать не может, а только симулирует. Азеф, на досуге, сравнивал себя с Дрейфусом.
В 1915 году после начала первой мировой войны, германская полиция, знавшая его настоящую фамилию, арестовала Азефа, как потенциального русского шпиона и террориста, и продержала в тюрьме до 1917 года. В берлинских архивах сохранилась опубликованная позднее «Оправдательная записка» Азефа, в которой он доказывал немецкой полиции, что он служил правительственным агентом по борьбе с революцией:
«С середины 1906 года и до конца 1908 года я состоял членом Центрального комитета Партии социалистов-революционеров, не по политическим убеждениям, а с целью возможного предотвращения покушений со стороны революционеров, и что я входил туда с ведома русской политической полиции, на службе которой я состоял. Ни в одном покушении, ни прямого, ни косвенного участия не принимал».
Ему, естественно, по поводу покушений не очень поверили, но предложили перевести из тюрьмы в лагерь для интернированных граждан только под собственной фамилией. Азеф испуганно отказался. Его выпустили в 190-18 году, после подписания Брест-Литовского мирного договора. Он умер в апреле 1918 года в берлинской больнице от почечных колик. На его могиле не написали ничего, кроме «№ 466»: «Здесь, в Берлине, много русских, кто-нибудь прочтет фамилию – могут быть неприятности».
Вместо того чтобы не привлекать внимания к позорному делу Азефа, Зимний дворец, находившийся, кажется, в трезвом уме и твердой
На процессе Лопухина сосредоточилось внимание всей русской и мировой прессы. «Тайны русской полиции» многие годы обсуждались в Европе и в Америке совсем в плохом для самодержавия тоне. Журналисты писали, что Азеф был просто игрушкой в руках высших имперских полицейских сановников во главе со Столыпиным, таким образом, на горах трупов, зарабатывавших деньги и почести.
В Зимнем дворце начался очередной хаос – высшие чиновники думали, кого из них с помощью революционеров будут убивать сановники-конкуренты. Герасимова отправили в длительный отпуск, на всякий случай пообещав ему должность заместителя министра внутренних дел, но его ждал военный суд. Все в Зимнем ненавидели всех, а самодержавная монархия была колоссально дискредитирована во всем мире. Герасимов еще успел распустить слух, что защищавшие Азефа до конца руководители Центрального комитета Чернов и Натансон тоже являлись агентами охранки, но этому слуху не поверили ни в обществе, ни в партии эсеров. Оппозиция империи, все ее революционные организации использовали дело Азефа против Зимнего дворца. Везде говорили и возмущались участием имперской политической полиции в преступных террористических актах, а о провокации говорили как о системе, практикуемой правительством в своей работе на благо родины.
В Третьей Государственной думе разразился скандал, и Столыпин получил два громогласных запроса от социал-демократов и кадетов: «Почему с ведома Департамента полиции были совершены убийства генерала Богдановича, министра Плеве и великого князя Николая Николаевича, и являются ли они только эпизодами целой системы провокационной деятельности Департамента полиции, которая была навязана ему Зимним дворцом с целью оправдать его реакционную политику», а также «Известно ли Зимнему дворцу незаконная деятельность его отдельных агентов и какие меры он намерен принять против них». На заседаниях Думы были оглашены многие эсеровские партийные документы, предоставленные их Центральным комитетом. 11 февраля 1909 года в Государственной Думе по делу Азефа был вынужден выступить Петр Столыпин.
Председатель Совета министров на всю империю объявил, что не видит в деятельности Департамента полиции Министерства внутренних дел и самого Азефа каких-либо незаконных действий. Он признал, что Азеф много лет был правительственным агентом в революционных кругах и его деятельность «создала весьма прискорбную ситуацию для партии социалистов-революционеров, но не для правительства». Столыпин говорил: «Наступает 1906 год. Савинков арестован и только после этого Азеф входит в качестве представителя от Центрального комитета в Боевую Организацию, где он приходит в более близкое соприкосновение с террористической деятельностью. Я утверждаю, что с этого момента все революционные покушения проваливаются и ни один из них не проводится в жизнь».
Ложь Столыпина о неучастии Азефа в терроре 1904–1905 годов, естественно, тут же вышла наружу, и руководитель правительства империи потерял остатки уважения общества. Когда его через два года застрелил сексот Киевского охранного отделения, страна, казалось, этого даже не заметила.
В Партии социалистов-революционеров также царило смятение. Многие эсеры требовали полной перестройки, смены ее программы и тактики, отмены террора, смены руководства. В преодолении морального и организационного кризиса партии большую, если не главную роль сыграл Борис Савинков.