Эсеры. Борис Савинков против Империи

Андреев Александр Радьевич

Великий английский политик Уинстон Черчилль писал о Савинкове в своей книге «Великие современники»: «Он сочетал в себе мудрость государственного деятеля, отвагу героя и стойкость мученика. Невысокого роста, с серо-зелеными глазами, выделяющимися на смертельно бледном лице, с тихим голосом, почти беззвучным. Лицо Савинкова изрезано морщинами, непроницаемый взгляд временами зажигается, но в общем кажется каким-то отчужденным. Странный и зловещий человек, смелый, непримиримый и очень выносливый». Когда выдающийся английский писатель Сомерсет Моэм уважительно сказал Савинкову, что террористический акт требует особого мужества, тот ответил: «К этому делу тоже привыкаешь, как и к любому другому». Моэм

сказал о Савинкове на всю Англию: «Берегитесь. На вас глядит рок». Азеф, о котором знаменитый английский писатель Гильберт Честертон написал повесть «Человек, который был Четвергом», из германской провинции пророчествовал: «Борис Савинков представляет собой наиболее опасный тип противника монаршей власти, так как он открыто и с полным оправданием в арсенал своей борьбы включает убийство. Слежка за ним и предотвращение его эксцессов крайне затруднительны тем, что он хитрый конспиратор, способный разгадать самый тонкий план сыска. Близкие к нему люди обращают внимание на сочетание в нем конспиративного умения и выдержки с неврастеническими вспышками, когда в гневе и раздражительности он способен на рискованные и необдуманные поступки».

Борис Савинков в феврале 1909 года после скандала в Государственной Думе, писал в эсеровском партийном органе «Знамя труда», в тысячах экземплярах разошедшегося по всей империи: «Террор, как таковой, как метод, террористические акты прошлого, герои-товарищи, выполнявшие эти акты – остаются морально неприкосновенными. Необходимость актов диктовалась не соображениями Азефа или тех, кто стоял за ним, а политическим положением страны. Объекты террористической борьбы указывались не Азефом, а партией в связи с их политической ролью в данный момент. Герои, шедшие на акты, шли не ради Азефа, а ради революционного дела, которому они служили до конца, стоя в рядах партии. Террор не с Азефом возник, не с Азефом начат, не Азефом вдохновлен, и не Азефу и его клике разрушить или морально скомпрометировать его.

Не Азеф создал террор, не Азеф вдохнул в него жизнь, и ему не дано разрушить тот храм, которого он не строил. Дело Азефа – тяжелый удар для партии и для революции. Но этот удар тяжел не тем, что морально подорвано значение террора, – террор Каляева чист, – и нет тем, что террор как форма борьбы не возможен: не будет Азефа – будет террор. Этот удар тяжел и страшен другим. В эти темные дни торжества палачей легко упасть духом, легко отречься от старых заветов, легко забыть свое прошлое. Дело Азефа поколеблет слабых, оно, быть может, смутит и сильных. Нужна большая любовь, чтобы поднять наше старое знамя, нужна горячая вера. Но вера без дела есть мертва и победа только за тем, в чьих руках меч».

Борис Савинков поднял знамя, но не только Боевой Организации, а и всей партии эсеров. Центральный комитет готовил V Совет, и в партии раздавалось все больше и больше голосов, что террор после Азефа невозможен – общество будет смотреть на теракты сквозь призму провокаций и политические убийства не дадут в империи того эха, ради которых они и совершаются. После террористического акты в обществе будут обсуждать не за что и для чего убили сановника, а кому из Зимнего дворца это было выгодно, и кто их революционеров теперь Азеф. Потрясающее впечатление, произведенное разоблачение руководителя Боевой Организации, эхом гуляло и гуляло по всей огромной империи и не менее большой Европы. Интеллигенция говорила, что Зимний ведет себя так, что вот-вот в Петербурге начнутся уличные бои самодержавия и революции. Европейские газеты постоянно писали о революционной ситуации и реакции в России, журналисты говорили о деле Азефа, что «это удар не по оглобле, а по коню». Революционеры рассказывали друг другу, что сотрудники Департамента полиции совсем не работали, а только ходили от стола к столу и обсуждали азефовский скандал.

Борис Савинков обратился в Центральный комитет Партии

социалистов-революционеров с письмом, в котором заявил, что честь эсеров и их террора требует его возобновления – «не Азеф создал центральный террор и не попустительство полиции было причиной удачных террористических актов, а возобновленный террор смоет пятно Боевой Организации, с живых и умерших его членов». Центральный комитет объявил:

«1. Боевая Организация объявляется распущенной.

2. В случае возникновения Боевой группы, состоящей из членов Партии социалистов-революционеров под руководством Савинкова, Центральный комитет:

а) признает эту группу как вполне независимую в вопросах организационно-технических;

б) указывает ей объект действия;

в) обеспечивает ее с материальной стороны деньгами и содействует людьми;

г) в случае исполнения ею задачи разрешает называться Боевой Организацией.

Настоящее постановление остается в силе не более года, до исхода предпринятого группой дела».

Савинков занялся созданием новой Боевой группы, в которую бы не мог попасть провокатор. В марте 1908 года прошли более двадцати заседаний «Заграничной федерации эсеров», на которой присутствовали пятьдесят делегатов, принявших особую резолюцию по террору:

«Рассмотрев вопрос о политическом терроре, Третья конференция заграничных групп содействия Партии социалистов-революционеров считает:

1. В ответ на белый террор правительства, Партия социалистов-революционеров, организующая массовую борьбу трудового народа за его социально-политическое освобождение, должна пользоваться политическим террором, как органической составной частью этой борьбы, вдохновляясь поруганным чувствам справедливости и достоинства трудовых масс.

2. Террористическая борьба, являясь одним из проявлений боевой активности инициативного меньшинства, имеет значение не самодовлеющего поединка революционеров с правительством, но только авангардного столкновения, связанного с массовым движением, имеющего тенденцию вылиться в вооруженном восстании и строго сообразованного с интересами этого движения.

3. Только такая постановка террористической борьбы соответствует нашему взгляду на самодержавие, как на диктаторскую форму господства тройственного союза дворянства, бюрократии и крупной буржуазии, охраняющих свои классовые, сословные и национальные привилегии, при этом династия и окружающие ее придворные сферы со своими специфическими интересами являются лишь иерархической верхушкой этих привилегированных слоев.

4. Только такая постановка террора соответствует нашему пониманию социального содержания грядущего политического переворота и той роли, которая принадлежит в нем силам трудовых масс.

В условиях настоящего момента и переживаемого партией кризиса, Конференция полагает:

1) в настоящий момент торжества контрреволюции и свирепых правительственных репрессий, сдавленное недовольство масс, не находящее себе выхода в открытых выступлениях, с особенной силой выдвигает на очередь задачу борьбы революционного меньшинства с оружием в руках;

2) вследствие внутренней провокации террористическая деятельность партии не развернула всей своей силы и не проявила всего своего влияния на ход событий;

3) террористическая борьба должна быть возобновлена планомерно, на основе серьезной подготовки и строгого политического расчета, исключающего всякую нетерпеливость, хотя бы она и диктовалась законной потребностью как можно скорее восстановить поколебленный в глазах общества престиж террора.

В вопросе об организации политического террора Конференция считает:

1) в основу этой Организации должны быть положены три принципа: а) организационно-техническая автономия боевых отрядов, поскольку она выдвигается требованиями конспирации; б) их деловая подотчетность и политическая подчиненность партии; в) их организационная связь партии через Центральный комитет;