Эсфирь, а по-персидски - 'звезда'
Шрифт:
– Нет, не знаю такого, - сказал Мардохей, поспешно отходя от стройки.
Сначала Мардохей хотел сразу же развернуться и пойти домой, чтобы предупредить жену и детей о том, что с ним сегодня должно случиться. Убегать из города не имело никакого смысла - Мардохей не знал такого места на земле, где можно было бы укрыться от неизбежного, предначертанного Господом.
А вдруг, к тому же, тогда Аман прикажет вместо него казнить кого-нибудь из сыновей, Мару, или просто всех без разбора?
К тому же, как только Мардохей представил, какой от его известия в доме сразу поднимется крик и плач, он вообще передумал
"Значит, пришел сегодня мой день, - раздумывал теперь Мардохей, крутя беспокойными пальцами листок.
– Когда-нибудь такой день для всех приходит. Кто знает, сколько моих братьев погибнет в тринадцатый день Адара из-за того, что Аман Вугеянин через меня возненавидел весь народ? Значит, и я должен пострадать, тут уж ничего не поделаешь. Вот только жалко, что Эсфирь ничего не удалось сделать, и я смогу уже не дождаться посыльного от неё с каким-либо известием. Бедная девочка моя, Гадасса, и зачем я только добровольно отвел тебя в пасть к этим львам?"
Но в целом Мардохей был спокоен, и готов к самому худшему
Не первый раз на свете творилось зло, когда нечестивый преследовал невиновного: не первый, но, к сожалению, и не последний.
Потому что упрям нечестивый и говорит в сердце своем: не поколеблюсь, буду до конца стоять на своем!
Уста его полны проклятия, коварства и лжи. Они, нечестивые, всегда прячутся и сидят в засаде, в самых потаенных местах, высматривая себе добычу.
И кто-нибудь всегда попадает в сильные когти их...
Теперь же Мардохей Иудеянин занимался самым главным: мысленно прощался с каждым облаком, листом и травинкой, и жалел, что ненароком зачем-то сорвал с дерева зеленый лист
Он нисколько не удивился, когда увидел, что в его сторону направляется Аман Вугеянин в сопровождении царских евнухов и слуг.
Аман вел под узцы прекрасного видом жеребца из дворцовой конюшни, в богатом седле, рашитом золотом и дорогими камнями, а в руках везирь нес царский плащ, побитый шкурами молодого леопарда. Лицо Амана сегодня почему-то было багрового цвета, и казалось ещё больше надутым. Должно быть, от тщеславной гордости, что наконец-то удалось добиться своего?
"Потому что они не заснут, если не сдлают зла, и пропадет сон у них, если они не доведут кого до падения," - вспомнил Мардохей строчку из псалма, который особенно любил петь Уззииль.
Процессия подошла совем близко, и тогда Аман, который был ростом до плеч Мардохея, молча протянул ему в руки плащ, кивком повелевая накинуть его на плечи, а потом указал рукой на царского коня, приказывая старжнику садиться верхом.
Мардохей никогда не видел прежде, чтобы преступников таким образом доставляли к месту казни, и слегка удивился. Но, может, в этом тоже было скрыто какое-нибудь особенно хитроумное коварство? Не исключено, что после этого его начнут прилюдно раздевать на площади, стаскивать с коня, и издеваться даже ещё сильнее, чем над рабами в колодках.
Теперь нужно было набраться мужества, чтобы все вынести и не впадать в пустое отчаяние. Мардохей сделал все, что ему приказали, - нарядился в плащ и сел за
Мардохей нарочно не глядел по сторонам, и потому он видел сейчас перед собой только красиво расчесанную гриву коня, свои ноги, сжимающие гладкие конские бока, дорогу, пыль из-под копыт... Точь в точь, как в той сказке, которую в детстве чуть ли не каждую ночь ему рассказывал дядя Абихаил, почему-то всегда засыпая на самом интересном месте.
"А потом они видели, что ни у кого в руках нет оружия, а только гусли, бубны и тимтамы, и все пляшут, и ликуют, и поют радостные песни..."
Ничего - сейчас он, Мардохей Иудеянин, узнает конец этой истории, и ничуть не устрашится. Но пока дорога не подошла к концу, к тому построенному вавилонскими мастерами помосту, он тоже, до последней минуты, будет славить Господа, и петь только радостные песни...
Аман, царские евнухи и слуги, сопровождающие Мардохея, даже сбились с шага, когда услышали, как тот вдруг негромко запел, запрокинув голову. Теперь лицо всадника в царском плаще было таким светлым и прекрасным, что некоторые случайные прохожие на площади принимали его за царя, падали ниц и кричали восторженные приветствия.
"Повеления Господа праведны, веселят они сердце,
Суды Господни - истина, пребывает вовек", - пел Мардохей, ни на кого не обращая вниманиея, и высматривая себе дорогу среди облаков, между небесными кручами. Вот так бы ехать, и ехать бесконечно...
"Не много ты умалил сынов человеческих перед Ангелами, увеличил его славой и честью, поставил владыкой над всеми делами твоих рук..." - пел Мардохей, при этом вспоминая почему-то своего дядю Абихаила, сидящего в излюбленной позе со скрещенными ногами на подушке с маленькой кифарой в руках. Сейчас у Мардохея не было под руками никакого подходящего инструмента для пения, но дядя Абихаил словно бы мысленно подыгрывал своему любимому племяннику, и вместе у них получалось вполне слаженно и хорошо. Никогда прежде у Мардохея не выходило такого красивого пения: да он вообще обычно стеснялся петь, и не знал, что способен издавать голосом такие протяжные, задушевные звуки.
"Прекрати! Сейчас же замолчи!" - больше всего хотелось сейчас громко крикнуть Аману Вугеянину, но он не мог этого делать. Артаксеркс зачем-то нарочно послал с ним своих евнухов и слуг, чтобы они проследили, не забудет ли случайно везирь воздать Мардохею все назначенные царем почести.
И все же, когда процессия неспешно дошла до помоста, где возвышался крест, Мардохей перестал петь. Он поднял глаза туда, где кружились черные вороны, и поневоле содрогнулся.
Теперь, перед пыткой, он должен был так сильно скрепиться, что приходилось отказываться даже от песен.
На площади собралось уже много народа, и Мардохей чувствовал, чьи руки с жадным интересом незметно ощупывали подкладку царского плаща, а какие дотрагивались до него в немом сочувствии.
К счастью, в толпе не было видно ни Мары, ни детей - Мардохей заметил лишь лицо Уззииля, и теперь решил смотреть только на него, чтобы в последний момент не потерять присутствие духа. Хорошо, что Уззииль был здесь - потом он подробно расскажет всем иудеям о том, что увидел сегодня на площади, и Вениамину с Хашшувом тоже непременно расскажет.