Эскамбрай
Шрифт:
Затем у помещика Сабаса Кальво, из экономии голодом морившего своих негров, было угнано несколько коров, и опять-таки кто-то из челяди узнал смутьяна. Когда у дона Себастьяна Борхе сбежало из крепко запертого барака шестеро негров лукуми, недавно купленных с невольничьего корабля, опять подозрение пало на него. Когда выстрелом в голову был убит зверь-майораль на конном заводе в Потрерильо, власти забеспокоились не на шутку. А когда в собственном доме была привязана к кровати и избита плетьми старуха донья Лоба Седеньо Пити, чье старинное имя
Кражи, драки, поджоги, организация побегов, избиение и убийство надсмотрщиков и управляющих пошли чередой по округе, иногда на значительном отдалении, и спустя несколько месяцев слух о Каники гремел по всему Эскамбраю. Каники стал черным Робин Гудом этих мест, и ему приписывали, как водится, и то, чего он не делал. Самому герою сплетни надоели, и как-то ночью он влез в дом альгвасила Тринидада дона Педро Польвосо, взял хозяина на мушку и подробно объяснил, что является его собственной проделкой, а что чужой под прикрытием его имени.
Назвал имена главарей и прибежища нескольких орудовавших в округе конокрадских шаек, потребовал у обалдевшего от страха блюстителя закона десять песо, полагающиеся за подобного рода сведения, и исчез, как испарился.
В паленке отнеслись к его славе неодобрительно, и конга заявил, что если он хочет озоровать - вольному воля; но только пусть не наведет беды на остальных. Каники кивнул: он занялся озорством на большом пространстве и всерьез, и мастерски путал следы, возвращаясь к месту своего обитания.
Филомено озоровал, а мы с Громом до поры сидели тихо. Но до поры... Однажды он сказал, что в одном имении шестеро негров лукуми прямо из Ибадана родом, - как раз в имении Себастьяна Борхе. Они с полгода как из дома, продолжал он, и меня кольнуло не на шутку.
Стоило лишь взглянуть на куманька разок, чтобы понять, что он это неспроста.
– Анха, Филомено, и что из этого следует?
И Филомено сказал без обиняков, что парни попались строптивые, что их держат в кандалах и сильно бьют, что их можно выкрасть, - "но, черти, трех слов не свяжут по-испански, нужен толмач". Гром задумался: он не был в восторге от этого предложения. Но он видел, что я согласна пойти. Поэтому сказал, не дожидаясь, что я решу без него:
– Я могу помочь в этом деле.
– Мы, - поправила я.
– Пойдем втроем.
Гром повел на меня глазами и понял, что спорить бесполезно. Филомено тоже понял. И улыбнулся так, как я ни разу не видела у него: широко и радостно. Протянул руку ладонью вверх и сказал:
– Я не ждал другого.
Мы коснулись ладонями его ладони. Этот жест значит много - для тех, кто понимает.
Первое для нас дело оказалось не из простых. Дон Себастьян Борхе содержал своих негров весьма бдительно.
Этот орешек мы разгрызли, хоть не все было просто. Чего стоило раздобыть повозку, которая требовалась по ходу дела! Мы ее одолжили в одном месте весьма занятным образом.
Я уже говорила, что гуахирос
На стук вышла женщина лет сорока пяти - небольшого роста, пухлая, грудастая. Это была креолка из тех, что обычно сходят за белых - кожа светлее, чем у многих испанцев, но глянцевые волосы круто вьются, курносый нос широковат, а в уголках розовые, пухлые как подушки губы отдают лиловым.
– Эгей, Марта, - приветствовал ее Каники, - а где хозяин?
Толстуха без церемоний разглядывала нас.
– Подожди с недельку, как раз дождешься, - отвечала она, пропуская нас в дом.
– Что тебе нужно?
Филомено объяснил.
– Повозку? Ну-ну! Вздумал стащить что-то крупное, разбойник?
– Хоть бы и так, - отвечал Каники.
– Не все тебе одной.
– Что мне за это будет?
– Что спросишь?
– Долю.
– Клейменый товар.
– ...ньо! Воровали бы что-нибудь получше.
– Так как же насчет телеги?
– настаивал Каники.
Марта минуту была в раздумье. Потом неожиданно сказала:
– Полчаса услуг твоего приятеля, и я сама отвезу вас в любое место.
Каники, сверкнув глазами, жестом выразил свой восторг по поводу этого предложения. Я, почувствовав мгновенное замешательство Факундо, отпустила пару таких фраз, что передать их чем-нибудь приличным нет никакой возможности. Это, в свою очередь, вызвало бурный приступ веселья у толстухи, но Гром подтянулся мгновенно и стал тем Громом, что не терялся ни перед одной женщиной, кроме меня.
Когда они ушли, Филомено повернулся ко мне с глазами, сощуренными в ниточку:
– Ну, кума, потом ты его сделаешь мерином?
– С какой стати?
– отвечала я.
– Ему не убудет. Пусть лучше он пойдет с другой встряхнуться, думая обо мне, чем будет ложиться со мной одной, думая о ком-то на стороне.
– Об этой вздыхать не станет, - покачал он головой.
– Марта Руис, воровка на покое и скупщица краденого. Муж того же полета птица, но вдобавок пьянчуга. На них можно рассчитывать, потому что я слышал кое-что про их проделки.
...Марта, получив плату вперед, сдержала слово. Она выкатила во двор большую пароконную повозку, уложила нас на дно, прикрыв мешковиной и всякой всячиной, и отправилась в неблизкий путь по лесным дорогам.
Толстуха осталась с лошадьми за полмили от места.
У ворот кораля, где запирали негров, сидело двое сторожей. Они играли в кости при свете фонаря и по части охраны больше полагались на двух белых с отметинами догов.
Мы прятались в кустах с подветренной стороны. Факундо выпустил Серого. Тот, зная, чего от него хотят, - не торопясь, вразвалочку, пошел к воротам, и начался церемонный собачий ритуал с обнюхиванием и непременным задиранием ног.