«Если», 2008 № 11
Шрифт:
Грегори наконец засыпает, и я высвобождаю пальцы из его руки, намереваясь найти кофе, чтобы немного взбодриться. Веки Грегори вздрагивают и поднимаются. Голос у него грустный:
— Как, профессор Нейду? Как вы можете это делать?
Я смотрю на него, смотрю на хрупкого представителя моей расы, сломленного контактом с космосом и его созданиями. Я не знаю, смогу ли рассказать ему, сколько утешения мне приносит мысль о том дне через три тысячи триста лет, когда искусство человечества вернется на Землю, когда мир получит назад памятники и сокровища, которые, несомненно, были бы уничтожены
Наклонившись, чтобы поцеловать его в лоб, я шепчу ему на ухо известный мне секрет:
— Не все, что было принесено в жертву, утрачено.
И иду за кофе, который пообещала себе, и возвращаюсь ради поддержки, которую пообещала ему.
Когда я возвращаюсь, он поднимает глаза, в них блестят слезы.
— Не все, что утрачено, принесено в жертву, профессор. Иногда его крадут.
— Ты был украден не больше, чем я. Мы сами выбрали этот путь.
Я никогда не умела утешать ложью. Он отворачивается, но я все равно сижу рядом с ним, надеясь, что мое присутствие поможет там, где отказали слова.
Когда наступит день, я вернусь на Землю, вернусь к жертвам, которые должна там принести. Ради себя самой я не буду думать о Грегори или о жертвах, которые мы принесем нашим завоевателям со звезд.
Игорь Пронин
ДЕТИ КОМПРАЧИКОСОВ
Огромная черная туча закрыла от солнца всю восточную часть Острова, и теперь тьма быстро огибала с обеих сторон Грулий. Часто оглядываясь на молнии, раздраженно молотящие по склонам горы, Топус все ускорял и ускорял шаг, пока не помчался бегом. Тачка опасно раскачивалась, и он как мог старался объезжать глубокие следы бестолковых кентавров, но гром гремел все ближе, заставляя удлинять прыжки. У поворота дороги, возле энергобудки, покуривал трубку Ольдек, знакомый гоблин.
— Извини, тороплюсь! — издалека закричал ему фавн. — Зерно намокнет!
— Ну-ну, — кивнул гоблин, когда Топус пробегал мимо, с трудом вписываясь в поворот. — Рад небось, что не в поле оказался!
«Да уж, такую грозу в поле пережидать… — Топус даже передернул плечами на бегу. — Посевы, наверное, побьет сильно! И хорошо еще, если не будет града!»
Сзади снова громыхнуло, да так, что фавн прижал уши к голове. Вот и дом Де Литонсов, но ему дальше, на километр дальше. Через дорогу перебежал гном, едва не угодив прямо под колесо тачки, и тут же принялся осыпать удаляющегося Топуса бранью.
— Корнелий! — заорал
Он увидел, как из дома Де Фрешей выскочил бородатый, кряжистый гном, всплеснул руками и как мог быстро побежал к калитке. С неба посыпались первые капли, и все же пришлось притормозить — на коротеньких даже для своего крохотного тела ножках Корнелий вовремя добраться не успел.
— Еще немного, и привез бы кашу, а не зерно! — на бегу бросил Топус, протискивая тачку во двор. — Куда его?
— Да вон, под навес, — Корнелий уже спешил, переваливаясь, к дверям. — И накрой брезентом, там лежит кусок.
— В дом-то пустишь? Смотри, какая гроза!
— Да от тебя воняет, козлоногий! Разве только на минутку.
Топус накрыл тачку и успел подбежать к крыльцу одновременно с Корнелием и хлынувшим ливнем. Тяжело дыша, оба вошли в холл.
— Не топчи! — сразу потребовал гном. — Стой на месте, я тряпку принесу, копыта оботрешь. И вообще не расслабляйся: хозяева сегодня быть не обещали, но что-то полетов нынче много. С утра прямо стекла звенели от полетов — скутеры, флайеры, грузовички…
Пока Корнелий выискивал на своих полочках да в ящичках подходящую ветошь, Топус огляделся. Фавнам в дома заходить не положено, и поэтому каждый визит к гному Де Фрешей превращался в приключение. Кресла, диваны, экраны, изящные столики, картины на стенах… А вот и новость — одной картины нет, вместо нее прямоугольник чуть более темных обоев.
— Во! — Корнелий шлепнул перед фавном самой грязной тряпкой, которую сумел отыскать. — И забери потом с собой, тебе в хозяйстве пригодится. Замерз?
— Ага!
Конечно, замерзнуть фавн после своего галопа ну никак не мог, но вопрос был традиционным. Ведь не просто так он, получив весточку от приятеля, прикатил ему тачку зерна. Корнелий быстро сунул руку в один из ящичков, что так щедро усеивали стены холла рядом с входной дверью, и добыл бутылку.
— Присаживайся, — широким жестом указал он на пол. — Кружки возьми на полочке справа. Сейчас расскажу тебе новости — закачаешься… Но сначала оцени напиток!
Топус подставил кружку, и ноздри его полукозлиного лица жадно раздулись. Что скрывать — все фавны не дураки выпить. Но хозяева смотрят на это сквозь пальцы, ибо полевые работники пить умеют, в отличие от кентавров, например. Да и как уследишь за тем, что происходит в далеких от поселков овинах по ночам? Однако напитки фавнов грубы, потому что к технологическим выдумкам они мало способны. То ли дело Корнелий — этот мастер на все руки, художник от самогоноварения.
— Чувствуешь? Груша!
Топус, махом осушив налитое, кивал. Груши он с первого раза не почувствовал. Наверное, не отдышался еще. Но все равно — разве это сравнишь с пойлом старика Барбоса, которое даже фавны могут пить, лишь заткнув нос!
— Вот так-то, рогатый! — Корнелий остался доволен выражением лица Топуса. — А теперь и поговорить можно…
— Плесни еще.
— Погоди, выпьешь, когда новости услышишь. — Гном, подпрыгнув, устроился на пуфике. Хозяева, поставив на него ногу, шнуровали обувь. — В общем, ты тоже заметил: с самого утра полеты, полеты… А на востоке, кстати, как?