«Если», 2017 № 02 (249)
Шрифт:
Для очистки совести Тарабцев вызвал и Каплю, то бишь Лёху Фролова.
Фролов не ответил.
* * *
Неопытный Сурнин навострился сразу же мчаться к конвертоплану, но старички его осадили: сначала необходимо было вернуться к зонду и зафиксировать координаты с точностью до полуметра — больше ГЛОНАСС все равно не вытягивал. Впрочем, этого хватало с головой.
За Фролова, понятное дело, переживали, однако полевые уставы
Поскольку теперь они двигались не по пеленгу, а к обозначенной точке на карте, риск отклониться или заплутать отсутствовал. К тому же всегда можно было свериться с собственным треком. Конвертоплан они найдут в кратчайшее время — лишь бы с Лёшей Фроловым все было хорошо.
На связь он по-прежнему не выходил.
Марш-бросок получился стремительный, но никто из полевиков особенно не запыхался — сказывалась профессиональная подготовка. Тарабцев тихо радовался отсутствию озер, болот и прочих гидропрепятствий — будь здесь обычная заполярная тундра, вполне могли бы увязнуть надолго.
Примерно на полпути к бегущим полевикам попытался предъявить претензии мирно пасущийся эласмотерий, названия которого они не знали. В какой-то момент тот прекратил мирно пастись и принялся недвусмысленно разворачиваться рогом к пробегающим мимо людям, при этом рокочуще всхрюкивая, но, к несчастью для него, ближе остальных пробегал несгибаемый Саня Данченко. Этот черствый и бесчувственный человек черство и бесчувственно шарахнул по ни в чем не повинному носорожику из ракетницы и угодил аккурат в левый бок, аж шерсть задымилась.
Эласмотерий сначала опешил от звука и сверкания сигнальной ракеты, потом ему просто стало больно и он в растерянности остановился. А еще через несколько секунд подозрительные двуногие существа банально покинули его поле зрения и близорукий эласмотерий перестал их видеть. Совсем. Поэтому он отбежал подальше от срикошетившей ракеты, повалился на траву и стал по ней кататься. И правильно сделал: опаленное место он практически сразу же погасил. Ракета продолжала шипеть, дымить и светиться в траве неподалеку, поэтому отделавшийся легким ожогом эласмотерий на всякий случай задал стрекача.
Но полевики всего этого не увидели. Они спешили на помощь товарищу, у которого предположительно возникли затруднения.
То, что с «Каплей» что-то не так, они поняли задолго до финиша. Но лишь приблизившись вплотную осознали, до какой степени.
У конвертоплана было сломано одно короткое крыло и практически оторвано второе. Двигатель на уцелевшем заклинило в полупозиции. Колпак был вмят и продавлен, да и фюзеляж в нескольких местах пострадал. Там, где на обшивке имелись какие-либо выступы или неровности, виднелись застрявшие клочья белой шерсти — самый большой был нанизан на обломанный штырь внешней
— Ядри его через косогор налево, направо и вверх по радиусу, — прошептал Тарабцев, мрачно озираясь. — Сурнин, глянь в кабине!
Молодой послушно вскарабкался по сломанному крылу, потому что отломанный трапик весь в светлой шерсти валялся поодаль.
— Внутри пусто, крови нет! — сообщил он через полминуты. — И все с виду целое!
Стало быть, «Каплю» пинали только снаружи.
— Фу-у-у! — выдохнул вдруг Данченко с нескрываемым облегчением.
Тарабцев рывком обернулся, прикрываясь рукой от слепящего солнца.
Лёха Фролов, живой, но сильно расхристанный, трусцой приближался к ним.
Всех моментально попустило: главное — жив. Остальное частности.
— Цел я, цел! — выкрикнул Фролов издалека. — Только ком-без порвал.
Наконец он приблизился вплотную. Верхняя часть его комбинезона действительно была живописно разодрана. Лёха свисающие клочья сначала собрал в пучок, затем подвернул и, в конце концов, зафиксировал шнурком с липучкой. Из-под шнурка косо торчали оборванные волокна ткани и проводки электронной начинки.
— Рация работает, — сообщил Фролов сокрушенно, — но микрофон сдох. Я вас слышал, а ответить не мог. Думал, потом отвечу, как в кабину вернусь.
— Понятно, — кивнул Тарабцев, окончательно успокаиваясь. — Сурнин, сообщи Заре, что девяносто третий жив и воссоединился с основной группой.
Сурнин с готовностью исполнил.
— Ну и кто тут… накуролесил? — поинтересовался Тарабцев с легким сарказмом. — И главное — с чего?
— Мамонты, — вздохнул Фролов. — Я от них во-он там прятался, в овражке. Там и ручей есть, кстати.
— Ага, как раз подмыться и штаны отстирать, — не преминул подкузьмить черствый и бесчувственный Данченко.
— Я б на тебя поглядел, — отмахнулся Фролов. — Видел бы ты эти танки вблизи!
— И как, страшные? — поинтересовался Тарабцев.
— Да капец! Тут не только штаны — и кепку стирать не стыдно. Вон они, шествуют, сволочи.
Вдалеке, почти у самого горизонта, действительно виднелось несколько темных холмиков.
— И кто им не понравился, ты или «Капля»? Почему напали?
— Они, собственно, не нападали, — вздохнул Фролов. — Не поверишь, они чесались. Об «Каплю».
— Чесались? — удивился Тарабцев. — М-да…
— Ага. «Капля» ходуном ходила — меня сразу с ног сбило, выпал, зацепился комбезом за рукоять люка и повис. Потом додумался сирену включить, они как ломанулись… Ну и «Каплю» опять же задели несколько раз, а бивни у них знаешь какие… Комбез не выдержал, я сверзился, и тут сирена заткнулась. Пришлось сквозь строй этих карапузиков просачиваться. Я под солнце сразу сунулся, а там овражек… ну и залег. А эти пошумели, потрубили — и опять чесаться.