Если очень долго падать, можно выбраться наверх

Фаринья Ричард

– О. Что ж, благодарствуйте. М-да. Но что они такое? – С любопытством вертя монеты в розовых пальцах.

– Серебро, Отец. Сейте и да пожнете.

– Да, хорошо. Хорошо, я пойду. Когда поправишься, обязательно вступай в Ньюман-клуб [10] . Там пока совсем мало народу.

– Обязательно, Отец. А можно привести с собой этого падшего ангела? – От такого заявления Хеффаламп чуть не подпрыгнул на месте.

– Конечно, возможно, вас даже заинтересует наш маленький хор. Что ж, мне пора. Прекрасный

ритуал. Рад был служить. – Он втиснулся в тяжелое пальто, и, не успел Хеффаламп встать, был уже в дверях. – Нет, нет, я сам. Спасибо. – И ушел.

10

«Ньюман-клуб» – католическое студенческое сообщество.

– Уиии, – заверещал Гноссос, как только стихли шаги. – Сечешь? Сечешь, кто я теперь? Отпущенный, очищенный и безгрешный.

– У тебя все ноги жирные.

– Язычник. Ты разве не боишься гнева Божия?

– Я-то боюсь, старик, а вот ты, похоже, нет. Все, вылезай из койки. Пить будешь?

– Только церковное вино. О, ты послушай этого Майлза. Видишь, я исцелился. – Скатываясь с дивана и на четырех конечностях подползая к динамику. – Секи: так чисто, так возвышенно. Врубайся, какой контроль, – Похмелье еще плескалось в голове.

– Сечь будем потом, – сказал Хеффаламп, выключая проигрыватель. – Черт побери, уже полдня прошло. Тебе нужно оформляться, а мне – узнавать насчет апелляции.

– Что еще за апелляция, старик?

– Меня выперли в середине семестра, я же тебе говорил, но я подал апелляцию.

– Они не могут тебя выгнать, Хефф. – Гноссос перекатился на спину. – Тебе же некуда деваться в этом мире.

– На Кубу.

– Ага, это мы уже слышали. Не то поколение, малыш, только зря вляпаешься. Цветная кровь, без этого никак.

Лицо вспыхнуло.

– Херня.

– Не отнекивайся. Одному из четырех приспичило добыть скальп белого человека. Отсюда и проблемы.

– Это не твои проблемы, баран. Лучше умотать к черту, чем жевать жвачку у Гвидо. – Он подхватил конверт с бланками и крутнулся на месте, тыча в пространство пальцем. – Если я останусь здесь, я превращусь в Г. Алонзо Овуса – десять, блять, лет на академической сцене.

Услыхав это имя, Гноссос заморгал и сел.

– Овус? Ты его видел?

– Он в больнице. Решил прибрать к рукам университет, не высовывая носа из штаб-квартирки. Вот и говори после этого о недальновидности!

– Ладно. – Гноссос наконец натянул на себя мятые вельветовые штаны.

– У тебя до Нью-Йорка бабок не хватит, какая там Гавана. Ты вчера вертел колесико?

– Меня пристроит твой кореш Аквавитус, не парься.

– Кто?

– Аквавитус, старик, ты не ослышался.

– Джакомо? Из мафии?

– Я назвал твое имя; он сейчас крутится в Майами. И не надо напрягов, я не все могу говорить.

– Какая интрига, Хеффаламп, просто восхитительно. Я вчера видел в витрине твою фоту. Очень театрально. А кто эта маленькая лесби-цаца, что похожа на Жанну д'Арк?

– Черт побери, это моя девушка.

– Не может быть.

– Блять,

я пошел. – С грохотом хлопнув дверью, он рванул в Анаграм-Холл. Дело дрянь. В голове нарисовалось кафе – задние комнаты набиты анархистами, тяжелый дым над столами. Логово, где мозги оплодотворяют бунтом, место, где зачинаются связи, брожения и локальные войны. Хефф, слышит он голос командира в полевой форме, и рука сжимает руку, ждать больше нельзя. Доставь циркон Фоппе и скажи, что ночью мы выступаем. Четверть французской крови. Эритроциты здравомыслия. Добавить немного греческой плазмы. Кормить долмой, побольше козьего сыра. Биохимическая трансплантация. Изменить его сознание. Найти оранжерею и посадить семена дури.

Через несколько часов запутанный клубок оформительской волокиты привел Гноссоса в кабинет самого декана. Просторно, кожаные кресла, похоже на библиотеку, только вместо книг – минералогические образцы. Редкие разновидности известняка, кварца, сланца из ущелий, куски угля из пластов Ньюкастла, пористые слои гавайской магмы, кремнезем, гранит, самоцветы. Осколки и обломки нелепой карьеры, прерванной коллегами, нахнокавшими некомпетентность. Вместо того, чтобы привязать к ноге глыбу каррарского мрамора и утопить в Меандре, его сделали деканом. Формовщиком человеков.

Но они забыли про меня.

– Да, сэр, мистер, – говорит декан Магнолия, – все верно. Пять долларов.

– Экстраординарная сумма. Вы должны понимать, что после дрейфа на льдине, я вам об этом рассказывал, мне было весьма затруднительно, если не сказать больше, вернуться в Афину вовремя.

– Естественно, я понимаю вашу ситуацию. Но тем не менее, администрация придерживается определенных правил, и мы вынуждены им подчиняться.

– Мне придется заплатить серебряными долларами.

– Простите, не понял?

– Серебряными долларами Соединенных Штатов. Федеральный резервный банк их признает.

– Я не совсем понимаю…

– И они выдаются там в обмен на серебро.

– А, да-да, конечно.

– Я могу быть уверен, что вы их примете?

– А нет ли у вас бумажных денег, мистер…

– Мой последний работодатель никогда ими не пользовался. Бактерии.

– Вот как?

– Вы не представляете, какое количество паразитических колоний разрастается посредством долларовых банкнот. Осмотически. Пока это теория, конечно.

– Я вижу, вы питаете большой интерес к медицине, мистер… гм…

– Я собираюсь стать онкохирургом.

– А-а.

– Докопаться до внутренностей, найти болезнь, удалить опухоль.

– Рад слышать, что вы так быстро приняли решение. Большинство ваших товарищей-студентов…

– Да, я понимаю. Они тратят слишком много времени на борьбу со своей неуверенностью.

– Совершенно точно.

– Бесцельные блуждания по расходящимся тропкам юности, безответственность, неспособность вовремя выйти на Верную Дорогу. Это должно вызывать недоумение у такого человека, как вы, чье предназначение – расставлять знаки, указывать путь и тому подобное.