Если очень долго падать, можно выбраться наверх
Шрифт:
Как он туда попал? Гноссос повернул голову и попробовал сплюнуть, но тарантул увернулся и остался во рту. А что если он кусается? Кусок дымящегося сала, воткнутый мне в горло.
Он очень осторожно перевернулся, пытаясь нащупать подушку, но нашел только грязный коврик на полу. За ночь надышался пылью, и тарантул – на самом деле не тарантул, а его собственный язык.
– Пить! – Слабая попытка.
Легкое шебуршание в соседней комнате – как будто кто-то одевается – затем тишина. Усилия, которых потребовала эта хилая просьба,
Подбородок упирался в ковер; Гноссос открыл один глаз и увидел чьи-то потерянные волосы, обрезки ногтей, гнутые скрепки, катыши пыли, кошачью шерсть, засохшие цветочные лепестки, шелушинку лука и мумифицированную осу. Закрыл глаз. В позвоночник вгрызался паразитический червь неизвестной породы. Спокойно.
– Хефф! – Новый всплеск боли.
Дверь из соседней комнаты отворилась, и появился Хеффаламп – босой, в джинсах, с наброшенным на шею полотенцем. В одной руке он держал стакан с пузыряшимся бромозельцером, в другой еще один стакан с налитым в него на два пальца желто-коричневым ужасом.
– Пей, – поступил безжалостный приказ.
– Гггггг, – Гноссос заглотил ледянящие пузыри.
– Никогда не мешай дурь с бухлом, – последовало нравоучение.
– Блять, какая гадость.
– На. – Виски пронесся по жилам спазматическим вихрем, раздражая перепуганные нервы и кровяные тельца. Затем – успокоительное тепло. – Лучше?
– Немного. У меня во рту, ты не поверишь.
– Ты похож на смерть.
Что-то брезжит.
– Я ее видел ночью. На Авеню Академа.
– Неужели?
– Не то лысая кошка, не то подросток.
– Пригласил бы пропустить стаканчик – через пару лет, когда ты пережрешь герыча, бедняге не придется тебя искать.
– Хватит изображать мамашу! Боже, старик, у меня что-то выросло в передней доле. Оооо.
– Можно отрезать.
Неплохая идея. Стану капустой – и никаких эмоциональных реакций.
– Почему я на полу?
– Сам захотел. Ты очень переживал из-за низколетящих самолетов. Даже вызвал монсиньора Путти, он с минуты на минуту появится. Есть будешь?
– Господи, нет. У тебя все равно нет мороженой клубники. А зачем Путти?
– Ты решил, что пришло время собороваться. Вставай давай, найдем чего-нибудь в «Дыре Платона».
– Оооооххх…
– Тут близко, старик…
– Это «Красные Шапочки», с них началось.
– И как оно в землячестве?
– Оххххххх.
– Мы так и думали. А может возьмут? Будешь у них домашним сумасшедшим.
– Болтая банку апельсинового сока «Дональд-Дак». – Собирайся, тебе разве не надо оформляться?
– О, и мне сока. Британская цаца сказала, с меня сдерут пятерку, оформление стоит бабок, а я почти пустой.
– Лимонную кислоту в бухой желудок не наливают.
– Матушка Хеффаламп.
– У
– Откуда, старик, купоны на скидки?
– Колесико, господи, неужели забыл?
Смутные воспоминания.
– Какое колесико?
– Ты выиграл сто с чем-то баксов. Проктор Джакан, наверное, уже выписал ордер.
– Ты серьезно? В рулетку? У кого?
– Какая разница? У мекса в ковбойском костюме и у парня из менторского «Светила». Вставай, старик, вид у тебя, как у поварешки с вареной смертью.
– Сто баксов? Охххх.
– Что теперь?
– Тетка за кассой.
– Брось угрызения, одна обуза. – Хефф вытащил из мешка с грязным бельем пару заскорузлых носков. – Сходи на исповедь, что ли?
– Покаяние ложно, детка, только умножает боль. Раненые клетки просят мирра. Ты меня подкалывал насчет монсиньора Путти, да? Нафига он мне?
– Ты даже написал инструкцию. Хочешь посмотреть?
– Молитва – это все. Пост, Сатьяграха. Из глубин я взываю к тебе, Господи.
– Слушай, старик, сделай милость, вставай, я должен узнать, выгнали меня из школы или нет.
– De Profundis, semper hangovum … [9]
– Блять. – Хефф повалился в кресло-качалку, носки сползли со щиколоток. Длинные кости, долговязое квартеронское тело, след ватузской крови уже почти растаял, но еще заметен. К тому ж – голубые глаза, что редко бывает, девчонкам очень нравится.
9
Из бездны, вечное похмелье (искаж. лат).
– Ты прекрасна, Хеффаламп, я должен на тебе жениться.
– Гхм.
– Охххх, затылок. Больнее всего в затылке, ты замечал? И в левом глазу.
Хефф лениво перелистывал «Анатомию Меланхолии» и насвистывал что-то из Рэнди Уэстона, потом равнодушно спросил:
– Поедешь со мной на Кубу на весенних каникулах?
– Вот только не надо этого маминого распорядка. И, между прочим, пора вырастать из синдрома приключений. Сейчас 58-й год, а не 22-й.
– Там, по крайней мере, что-то происходит; поговаривают о революции, чтоб скинуть маньяка Батисту.
– Ты же все равно не отрастишь бороду, так в чем расклад? Охх, для моей головы это чересчур. Может, поставишь Майлза? У тебя есть Майлз? Хоть как-то успокоить ушибленную корку? Ууф. —Раскорячившись, он сел, с усилием распрямился и в треснутом зеркале на другом конце вонючей комнаты обнаружил свое распухшее отражение. Не смотреть. Смертельно. Утром трудней всего. Хефф послушно насаживал пластинку на ось одолженного проигрывателя, поглаживая свободной ладонью ручки усилителя «Хиткит». Рядом с лампой, на которой вечером сушились косяки, валялась полупустая склянка с парегориком и пипетка.