Если только ты
Шрифт:
— Я тоже скучаю по тебе всё больше и больше.
— Слишком сильно, — шепчет она.
Я поднимаю на неё взгляд, изучая её лицо.
— Слишком сильно?
Она кивает.
— Зигги…
Её храп тихий и мягкий. Это вызывает у меня улыбку, разрывающую сердце. Что она имеет в виду, говоря, что слишком сильно по мне скучает? Что я требую слишком многого, этой дружбы, этой… динамики, в то время как я занят сезоном? Я хочу разбудить её и спросить, но с какой целью? Чтобы она сказала мне что-то, что сокрушит меня? Чтобы я мог попросить её о том, чего не готов дать?
Медленно я подношу её руку к своим губам и целую её ладонь, легко как перышком. Затем я кладу её руку на кровать и сжимаю, поглаживая её тёплую
— Я слишком эгоистичен, чтобы просить тебя прекратить скучать по мне, Зигги, — тихо говорю я ей. — Так что… пожалуйста, не прекращай. Пожалуйста, держись ещё немножко. Просто будь рядом со мной. Обещаю, я стараюсь. Хорошо?
Она вздыхает, и её губы изгибаются в мягкой улыбке.
— Окей.
* * *
Тяжело дыша, я низко наклоняюсь, скользя по льду, но не потому, что запыхался, а потому, что зол и пытаюсь не потерять самообладание. Я зол, потому что мы проигрываем. Я взбешён тем, что мой засранец-папаша решил, что теперь, когда я привёл себя в порядок и провожу лучший сезон в своей карьере, ему интересно быть в моей жизни, несмотря на то, что я сказал ему проваливать до дальнейших распоряжений, и что сегодня вечером он будет на моей игре. Как и во многих других случаях за последние несколько месяцев, когда он наблюдал за мной в этой шикарной ложе с владельцами, смеялся и болтал с ними, вёл себя так, словно они лучшие друзья, и все так гордились мной; как будто он имел какое-то отношение к тому, что я стал таким, какой я есть. Если не считать того, что этот мужчина вложил в мою ДНК половину своей склонности к хоккею, а потом сбежал, когда ему стало скучно.
Я зол, потому что прошло шесть месяцев с той ночи, когда я уложил Зигги спать после вечеринки по случаю моего дня рождения и умолял её подождать, пока я приведу себя в порядок. Но мне кажется, что с тех пор прошло целых шесть лет, учитывая то, как усердно я работал, чтобы стать достаточно хорошим.
Я всё ещё не чувствую себя достаточно хорошим.
Я злюсь из-за того, сколько самообладания мне потребовалось, чтобы держать свои руки и губы подальше от Зигги, держать рот на замке, чтобы не сказать то, что мне до смерти хочется сказать, но слишком рано, время не пришло.
И я действительно чертовски зол из-за того, что прошло уже три недели с тех пор, как я видел её в последний раз. В перерывах между серией напряжённых выездных матчей и графиком Зигги, из-за которого она ездит по стране, рекламируя национальную сборную и выступая в качестве представителя благотворительной организации Рена, партнёром которой она сейчас является вместе с парнем Оливера, Гэвином, и своей невесткой Уиллой, которая тоже является профессиональной футболисткой, мы с Зигги только переписывались или разговаривали по телефону.
Я чертовски сильно по ней скучаю. Как она и сказала той ночью — слишком сильно.
Видеться с ней, когда только могу, заниматься вместе агрессивной йогой, завтракать, совершать короткие поездки, пока она ездит на моей любимой машине в новый книжный магазин, посещать воскресные ужины с Бергманами, когда я дома — вот те крошки, которые поддерживали меня в течение последних шести месяцев.
Однако в последние три недели без Зигги единственное, что удерживало меня на плаву — это ещё и разговоры, и переписка с ней во время поездок с командой, по дороге домой, в моём гостиничном номере после тяжёлых игр и ещё более жёстких виртуальных сеансов с моим психотерапевтом, а также хоккей — физическое облегчение от того, что я так сильно напрягаюсь на льду, что у меня не остается сил, когда я потом падаю в постель. Но становится всё труднее сдерживать ту холодную ярость, которая обычно разливалась по моим венам, когда я играл, когда неразрешённый гнев и боль пульсировали во мне, требуя выхода.
Я снова выдыхаю, как учил меня мой психотерапевт, и поднимаю голову, принимая шайбу,
Однако проклятый вратарь Сиэтла спасает ситуацию, и я, стиснув зубы, в отчаянии убегаю прочь и гонюсь за другим защитником Сиэтла, который рассекает лёд вместе с шайбой. Он отдаёт передачу в центр поля своему форварду, который пропускает шайбу мимо наших ребят, затем отдаёт её форварду Сиэтла, который пробивает и отправляет шайбу прямо поверх плеч Вальникова в сетку.
Из моего горла вырывается рычание, когда раздаётся звуковой сигнал и загорается красная лампочка. Я возвращаюсь на середину льда, тяжело дыша, закрываю глаза и пытаюсь взять себя в руки.
И тут покалывание в затылке заставляет меня остановиться как вкопанного. Я выпрямляюсь, затем поворачиваюсь и смотрю через плечо прямо на трибуны. Я избегаю зрительного контакта с болельщиками. Обычно я слишком сосредоточен на игре и даже не помню о том, что вокруг есть люди, которые наблюдают за нами. Но сегодня я смотрю именно туда, куда подсказывает мне шестое чувство — на второй ряд, на полпути к воротам Сиэтла, где мы атаковали два из трёх периодов.
И тут моё сердце совершает нечто ужасное. Клянусь Богом, оно просто замирает на секунду, как будто у меня в груди что-то ёкнуло.
Зигги.
Она… здесь.
Я ошеломлённо моргаю, глядя на неё. И вдруг это… тепло разливается прямо из моего сердца, по каждому сантиметру моего тела, как будто она — солнце, и просто видеть её, впитывать её в себя — это озаряет меня с головы до ног.
Зигги склоняет голову, на её лбу появляется небольшая морщинка. Её улыбка исчезает.
Наверное, потому, что я пялюсь на неё как придурок, широко раскрыв глаза, ошеломлённый, вместо того, чтобы улыбнуться ей, помахать рукой, сделать хоть что-нибудь и показать, как я рад её видеть, как я запредельно приятно удивлён, что она здесь.
Наконец, я медленно поднимаю руку в перчатке. Её улыбка становится ярче, когда Зигги машет в ответ, отчего её чёрные наушники слегка подпрыгивают, а косички падают на плечи. И тут я просто… чувствую, что всё это покидает меня. Гнев, холодная, ноющая печаль, словно яд, покидают мой организм.
Глядя на неё, растворяясь в ней, я наконец улыбаюсь.
Глава 29. Зигги
Плейлист: Kelaska — Trampoline
Себастьян смотрит на меня с такой… улыбкой, какой я никогда раньше не видела, широкой, свободной и такой невероятно красивой. Раньше я считала, что на его лице трудно что-либо прочесть. Он хорошо умел скрывать свои чувства за этим холодным, отстранённым выражением лица, за этими холодными серыми глазами. Но теперь, после нескольких месяцев нашей дружбы, я знаю его лучше. Я могу сказать, когда Себастьян встревожен, когда он устал, когда он озабочен, когда он счастлив.
Но это… это что-то новенькое. На это стоит обратить внимание.
Я смотрю в эти прекрасные глаза цвета ртути, впитываю его в себя и одними губами произношу «Я скучала по тебе».
Он тяжело вздыхает и кивает, затем вытаскивает капу. «Слишком сильно», — отвечает он одними губами.
Моё сердце подпрыгивает. Ноет.
Но я к этому уже привыкла. Прошло полгода, шесть долгих месяцев, на протяжении которых моё сердце трепетало и болело рядом с Себастьяном. И это того стоило, потому что я была невероятно уставшей, когда он уложил меня на кровать после вечеринки по случаю своего дня рождения, но я не была без сознания. Я слышала его — не только то, что он сказал, но и как он это сказал.