Если вы не влюблены
Шрифт:
Оставался вопрос – кому предложить? Кто может стать первым покупателем отрытого Наумкиным сокровища? Кроме платежеспособности это должен быть человек, который умеет хранить секреты, который не побежит тут же хвастаться приобретением. И уж тем более – не откроет имени продавца. Немного пораскинув мозгами, Борис Леонидович решил, что такого человека он знает.
Дело в том, за годы, проведенные в Ордынске, Наумкин стал своего рода экспертом местного рынка художественных ценностей, чему немало поспособствовали его питерское «происхождение» и служба в музее.
Иногда
По большей части подобная деятельность значительных дивидендов Наумкину не приносила, поскольку деловая жилка отсутствовала у него напрочь. Зато он был человеком эрудированным, начитанным и действительно неплохо знал свое дело. Поэтому так называемая неформальная деятельность по большей части доставляла ему исключительно эстетическое удовольствие, да и просто скрашивала его унылое провинциальное существование.
Иногда ему удавалось отговорить какого-нибудь старичка или старушку безвозмездно сдать в музей семейную реликвию – старинный фарфор, икону, столовое серебро, царские ордена, дуэльные пистолеты. Он направлял наивных к нужным людям, которые, как он знал, очень интересовались подобными вещами и сами просили Наумкина о содействии. Как правило, все оставались довольны – старики тем, что нежданно получили хорошие деньги, клиенты – что приобрели очередной экспонат для своего домашнего собрания ценностей. В музее, по счастью, о таких проделках не догадывались.
Обычно Борис Леонидович за подобные услуги денег не просил, но покупатели, если были довольны сделкой, сами платили ему, сколько считали нужным. В общем, это была его теневая, несколько сомнительная, зато почти альтруистическая деятельность. С точки зрения крупных игроков антикварного рынка это, наверное, выглядело полной глупостью. Но Наумкин по этому поводу сильно не горевал – всю жизнь порядочность боролась в нем с корыстолюбием и чаще побеждала.
Однако в случае с рисунками все оказалось иначе. Искушение было уж слишком велико, да и прозябать в бедности, честно говоря, надоело. Вон, кругом воруют, и ничего. А он взял даже не чужое – вообще бесхозное, и даже, формально, не существующее, уничтоженное.
Короче, Борис Леонидович решил действовать и набрал хорошо знакомый ему номер.
– Аристарх Юрьевич? День добрый, это Наумкин. Есть повод встретиться. Дело срочное, поэтому, если можно – сегодня вечером. Спасибо, буду в восемь. До встречи.
Легкость, с которой местный писатель Аристарх Заречный заплатил ему двадцать тысяч, поразила Наумкина. Тот мгновенно и без всяких колебаний проглотил сомнительную историю про неизвестную старушку, которая якобы несколько лет назад принесла Борису Леонидовичу эти рисунки. Казалось, Заречному вообще неинтересно было знать их происхождение. По
Наумкин попытался было объяснить, почему он решился продать такую прелесть, но Заречный слушал его невнимательно.
– Слыхал, слыхал про твое горе, – равнодушно бросил он, жадно разглядывая рисунки. – И ты думаешь, это старые итальянские мастера?
– Почти уверен. Да еще и письмо это.
– Кстати, оставь-ка письмо мне, – живо откликнулся писатель.
– Не могу. Ксерокс – сделаю.
– Кому он нужен, твой ксерокс. А письмо – хоть какое-то подтверждение. Или у тебя еще рисунки есть?
И Заречный с подозрением уставился на Бориса Леонидовича.
«Вот змей догадливый, на ходу подметки рвет», – испугался Наумкин. Продавать ему другие рисунки в планы Бориса Леонидовича никак не входило.
– Нет, никак не могу. Рисунки можно потом аккуратно атрибутировать, если захочешь. Только смотри – что за старушка, откуда у нее эти картинки, я не знаю, так что…
– Не учи, не маленький. Я живопись, графику, иконы уже сто лет коллекционирую – ученый. Ладно, сколько ты хочешь?
«Ну, писатель, дает. Как глаз загорелся, когда я рисунки показал! Видимо, тоже увидел в них нечто такое, особенное», – думал Борис Леонидович, возвращаясь от Заречного. Он был отягощен двумя банковскими пачками новеньких, чудесно пахнущих долларов, и нелегкими мыслями о срочной покупке собственного жилья.
Через неделю Наумкин справлял новоселье – недорогой маленький деревянный домик, только уже на другой окраине города, почти точная копия его прежнего жилища, едва вместил всех гостей, среди который преобладали сотрудники родного музея.
Разошлись далеко за полночь. Но едва Наумкин прилег, как услышал звонок.
Подумав, что вернулся кто-то из гостей, открыл дверь. Однако на пороге стояли два здоровенных молодца в костюмах и белых рубашках без галстуков.
У самой калитки, под фонарем, создавая прибывшим достойный фон, сверкал внушительных размеров джип.
Если бы Наумкин сразу же не узнал одного из незваных гостей, у него наверняка от страха случился бы инфаркт.
– Здравствуйте, Борис Леонидович! – пробасил знакомый молодой человек. – Извините, что поздно, но дело срочное. Да, с новосельем вас!
– Спасибо, – промямлил Наумкин, пока не понимая, по какому срочному делу он мог понадобиться одному из советников мэра города Перегудова.
Перегудов был ближайшим к Ордынску крупным городом. Там располагался известный на всю страну монастырь, четыре старинные церкви и еще несколько исторических памятников, находившихся, по странному капризу чиновников, под юрисдикцией ордынского музея. Поэтому в Перегудове Наумкин бывал довольно часто, решая там не только проблемы чистого искусства, но и вполне конкретные бюрократические вопросы. В частности – кто должен выделить деньги на срочный ремонт и реставрацию разрушающихся памятников, или – где найти подходящее помещение для размещения ежегодной передвижной выставки «Художники нашего края».