Если завтра не наступит
Шрифт:
Он вкратце повторил свои аргументы, присовокупив к ним новые. Лиззи была, по его словам, бессердечной девушкой, цепляющейся за свои эгоистические принципы. Кен считал это ханжеством и утверждал, что нереализованные сексуальные фантазии вредны для его здоровья. В конце концов, они были любовниками со стажем, так почему же им не вести себя так, как ведут себя любовники со стажем? Пусть сегодняшний вечер станет чем-то вроде печати, скрепляющей их доверительные отношения. Это как бы сделает их мужем и женой, заботящимися друг о друге.
Пожалуй, он прав, решила Лиззи и, собравшись с духом, сказала, что оральный секс на
Лиззи поняла его правильно. Лихая поездка по хайвэю не состоялась, а расставание получилось холодным и почти неприязненным.
Жалела ли она об этом? Немного. До сегодняшнего… вернее, до вчерашнего дня.
Да ты ведь влюбилась, моя дорогая, сказала себе Лиззи примерно через полчаса, когда, поочередно освежившись под душем, они вновь вернулись на кровать, не потрудившись набросить на себя хоть какую-нибудь одежду. Несмотря на закрытый балкон, в комнате было прохладно, но Лиззи даже не подумала юркнуть под одеяло. Она не только с готовностью уселась напротив Бондаря в точно такой же позе лотоса, но и приняла из его руки стакан, до половины наполненный рубиновым вином.
– Я не узнаваю себья, – призналась Лиззи, отважно влив в себя «Мукузани». – Пью как портной, да?
– Как сапожник, – поправил ее Бондарь, решая про себя весьма сложную задачу.
Ему не хотелось снова травить американку, да и выдержит ли она еще одно клофелиновое забытье? С другой стороны, он запланировал вылазку в горы, чтобы собственными глазами повидать дом у озера Табацкури, в котором якобы погиб Гванидзе. Как же быть? Попробовать сыграть на чувствах Лиззи? Уговорить ее прокатиться на Джавахетское нагорье вместе? Это было бы очень удобно, поскольку денежные средства стремительно таяли, а столь дальняя поездка на такси обошлась бы недешево.
Неспешно выпив вино, Бондарь поставил оба стакана на тумбочку и поинтересовался:
– Ну как? Лучше?
– So much better, – отрапортовала Лиззи. – Много льючше. Только хочьется есть. Ты голодьен, Женя?
Он скользнул взглядом по ее фигуре и шутливо облизнулся:
– Кажется, да. Самое время приступить к десерту.
Сообразив, что под десертом подразумевается она сама, Лиззи запрокинула голову и счастливо рассмеялась:
– Тепьерь я понимать. Почьему Раш… Россия не Эмерика.
– Надеюсь, – серьезно произнес Бондарь, – в ближайшем будущем ты поймешь куда более важную вещь.
– Да? Какой вещь?
– Почему Америка не Россия.
– Здесь есть разниц?
– Еще какой разниц, – подтвердил Бондарь.
Несмотря на определенную симпатию, которую он испытывал к сидящей напротив американке, он старался не смотреть ей в глаза. Ему было немного неловко за очередной обман. Если разобраться, то напрасно Лиззи радовалась установившимся
Из задумчивости его вывел голос Лиззи, слегка охмелевшей после вина, выпитого натощак:
– Если у тебья есть силы для десерт, то бьери его скорее и давай завтракать по-настоящий. Я умирать от голод.
– Есть встречное предложение, – сказал Бондарь, в голове которого возник любопытный план.
– Какой предложенье?
– Ты знаешь детскую игру в ножницы, камень и бумагу? The scissors, the stone, the paper…
– Oh yeah, – закивала Лиззи.
Это была старая как мир игра. Ножницы режут бумагу, но бессильны перед камнем. Зато камень можно завернуть в бумагу и выбросить. Его символизирует кулак, два растопыренных пальца – это ножницы, а раскрытая ладонь – бумага. Два игрока одновременно выбрасывают загаданный предмет. Проигрывает тот, кто выставил, например, «ножницы» против «камня» или же «камень» против «бумаги». Тут главное предугадать ход противника и умело блефовать в свою очередь.
– Давай сыграем, – предложил Бондарь, в улыбке которого сквозило что-то мальчишеское. – Победитель вправе потребовать от проигравшего выполнения любого желания.
– Льюбого? Any?
– Угу. Эни.
– Значьит, я могу рассчитывать на ланч? – оживилась Лиззи.
– Это уж как кому повезет, – подзадорил ее Бондарь.
– Сегоднья мне везьет. И вчьера везьет тоже. Это потому, что мы встретьились, я думать так, – со значением произнесла американка.
– Тогда приступим? – оборвал ее Бондарь, которому было не до лирических отступлений. Даже теперь, вымотанный бессонной ночью и утренними забавами, он постоянно помнил о существовании Тамары Галишвили.
Лиззи, не подозревавшая о том, что вовсе не ее персона занимает мысли Бондаря, кокетливо прищурилась:
– Но я не знаю, какой будет твой желание! – воскликнула она тоном маленькой девочки, которую заманивают в темную комнату – заманивают далеко не в первый раз и отнюдь небезуспешно.
– В этом-то и заключается самое интересное, – заверил ее Бондарь.
– Ты опасен провокэтор, – проговорила Лиззи, разглядывая его так, как если бы перед ней находился змей-искуситель.
– Если боишься, я не настаиваю. – Фраза сопровождалась равнодушным пожатием плечами. – Но в этом случае ты никогда не узнаешь, каким было мое желание.
– Играем!
Заинтригованная Лиззи тряхнула влажными волосами, выражая готовность сразиться. Ее осунувшееся лицо похорошело от азарта. Бондарь выставил перед собой кулак и произнес с шутливой воинственностью:
– Давай. Три игры по три кона, идет?
– Идет, – решительно сказала Лиззи.
– Начали?
– Начали!
Их взгляды скрестились.
– На счет «три», – хрипло предупредила Лиззи, едва не касаясь кулачком костяшек пальцев Бондаря.
– Считай, – разрешил он, ничем не выдавая своего волнения. Это была игра, но не такая уж невинная, как могло бы показаться со стороны. Бондарь не имел права потерпеть поражение. Ему не терпелось наведаться во владения Гванидзе, а для этого нужна была безусловная победа.