Есть такая работа — учить самолёты летать
Шрифт:
— Слышу тебя, говори, Андрей, только говори.
— Вижу полосу, сажусь.
Все молча уставились на полосу, на которую под каким-то странным углом, будто его сносило ветром, садился самолёт. К нему мчались пожарные машины, за ними тревожно ревела «скорая».
— В госпиталь сообщили?
— Так точно, дежурный реаниматолог звонок принял.
— Фамилия?
— Грачёва, командир.
— Кто-о-о? — Захаров замер, оторвав взгляд от взлётной полосы.
— Да, Грачёва Лидия Сергеевна. Командир, сегодня сестра Андрея дежурный врач.
— Ладно, потом разберёмся.
В это время Егор вытащил тело лётчика и аккуратно передал его стоящим внизу техникам,
— Дежурный офицер, доложить о неисправности.
— Есть, товарищ полковник.
— В КБ не звонить, я сам. Лишь бы выжил…
***
Миша Воронов нервно шагал по широкому вестибюлю двуреченского госпиталя. Андрей уже больше трёх часов находился в реанимации, куда никого не пускали, а на все вопросы звучал только один ответ — «состояние крайне тяжёлое, идут реанимационные мероприятия». Когда в очередной раз открылись двери, Воронов сквозь тёмное тонированное стекло увидел, как в длинный коридор со множеством дверей вышла невысокая девушка и тяжело села прямо на мраморный пол, согнув колени и спрятав лицо в ладонях, опираясь спиной на стену. Затем она сорвала с головы голубую прозрачную шапочку, освобождая пышные белокурые волосы, и с силой схватилась пальцами за светлые пряди. Миша смотрел на эту девушку, понимая, что произошло что-то непоправимое. В этот момент в коридор вышла высокая стройная женщина и села рядом с девушкой, что-то тихо говоря ей на ухо. Девушка кивала и отрешённо смотрела на свои пальцы, нервно теребящие медицинскую шапочку. Потом они обе встали и ушли куда-то вглубь отделения.
— Миш, ну что? — голос Орлова вернул Воронова в настоящее.
— Не знаю, Дим. Молчат, на все вопросы есть один ответ — «состояние тяжёлое». А что и как, толком никому неизвестно.
— Ладно, сейчас попробую маме Даше дозвониться.
Он вытащил телефон и набрал номер. Слушая длинные гудки, Дмитрий всматривался в блестящие от яркого света стекла дверей и пытался разглядеть знакомый силуэт.
— Да, — раздалось в трубке, и Дмитрий вдруг всё понял. Он поднял голову и молча посмотрел на Воронова.
— Мам, что?
— Всё, Димочка, мы не смогли. Слишком быстро всё, такую декомпрессию мы лечить не умеем, сынок. Вы езжайте домой…
— А ты? — перебил он Дарью Николаевну.
— Я останусь, со своими девчонками побуду. Они сегодня сами не свои, а ещё Лида тут. Ну ты понимаешь… всё-таки родная душа… Ты езжай, Дима, я сама. Папе позвони, он спрашивал о тебе. Ну всё, до встречи.
— Что там, Димыч? — Миша с тревогой посмотрел на умолкнувшего друга.
— Ничего. Надо Алёне это как-то сказать. А как? Ещё и родители его Сергей Леонидович и Тамара Ивановна. Как Лида перенесла всё это?
— Постой, ты… Что с Андреем?
— Андрея нет, Миш. А самое страшное, что его сестра там… с ним. Представляешь каково это — не суметь спасти своего брата?
— Да, — Воронов опять всмотрелся в стёкла дверей. — Я видел её, кажется. Она плакала. Что делать будем?
— Домой поедем. Надо сказать всем нашим, готовиться. Он, Миш, не первый и не последний. Мы сами выбрали себе дорогу. Пошли.
***
Дмитрий открыл дверь и остановился, оглядываясь и ища глазами друзей. В центре холла Дома офицеров стоял гроб, рядом с ним сидела мать Андрея Тамара Ивановна. За ней стоял отец Андрея Сергей Леонидович с дочерьми Лидией и Людмилой. Грачёва медленно раскачивалась из стороны в сторону, прикрыв рот ладошкой в чёрной перчатке, и что-то тихо бормотала себе под нос. Люди подходили, молча опускали цветы с траурными лентами, но никто не решался подойти к обезумевшей от горя матери.
Орлов
— Тамара Ивановна.
Грачёва всё так же раскачивалась из стороны в сторону, не слыша обращённых к ней слов.
— Тётя Тома, — вдруг тихо произнес Дмитрий и опустился перед женщиной на корточки. — Это я, Дима Орлов.
— Митенька? — встрепенулась Тамара Ивановна и провела ладонью по тёмным с редкой проседью волосам. — А ты надолго? А Андрюши нет, он улетел. Он не вернётся, Митенька. Мне Серёжа сказал, что он надолго улетел. С кем же мне теперь Людочку оставить, Митя? Она же такая неугомонная, только Андрюшеньку и слушала. А теперь как же? И зима, Митя, зима… Земля холодная, ему холодно будет, мальчику моему… А я согреть его не смогу… А ты приходи к нам, Митенька, я тебе книги Андрюшины покажу. Он читал много… мечтал…
Она умолкла и опять стала раскачиваться, продолжая что-то шептать о сыне, непослушных дочерях. Дмитрий взял её холодную ладошку и молча поцеловал. Затем встал и отошёл в сторону, где стояли отец и мама Даша.
— Ты молодец, что пришёл. Тома всегда любила тебя, может, ты сможешь её как-то выдернуть из этого безумия.
— Отец, а где Алёна?
— Пока не приходила. Они с Павлом задерживаются. Но обещали быть.
Александр Дмитриевич тяжело вздохнул, Дарья Николаевна мягко положила на его локоть свою ладошку, он нежно накрыл её своими пальцами.
Дмитрий отступил назад, увидев в глубине зала Соколова и Воронова. Они молча кивнули друг другу, Соколов открыл рот и вдруг лицо его скривилось и он тихо выругался сквозь стиснутые зубы.
Дверь в зал отворилась, и в заполненное людьми помещение ворвалась молодая девушка с длинной косой. Дмитрий прищурился и оглядел её с ног до головы. Простоватая, небольшого роста, в какой-то несуразной шубе из искусственного меха почему-то розового цвета. Она быстро прошла в центр и вдруг упала перед гробом на колени, прислонилась к нему лбом и начала громко причитать, выкрикивая что-то о любви, детях, будущем. Грачёва безучастно смотрела на девушку. Дмитрий растерянно оглянулся и увидел кривую улыбку на губах мамы Даши. В следующий момент она сделала несколько быстрых шагов и рывком подняла пришедшую девушку, буквально выталкивая её в боковую дверь.
— Это кто? — ошарашенно поинтересовался Орлов.
— Это и есть Андрюшина зазноба, — прошипел подошедший Соколов, презрительно провожая взглядом сопротивляющуюся в руках Дарьи Николаевны девушку. — Хоть бы постеснялась перед его матерью спектакли разыгрывать. Упс, мужики, а вот теперь приготовились. Командир и Алёна пришли.
Они повернулись к входной двери, где стоял Захаров, поддерживая под руку дочь. Казалось, что все жизненные силы покинули эту темноволосую красавицу, на лице которой жили только измученные слезами и бессонницей глаза. Она сделала пару шагов и остановилась, не в силах подойти ближе.
Тамара Ивановна медленно повернула голову в её сторону и начала шарить в воздухе руками, будто искала невидимую опору.
— Тамара Ивановна, здравствуйте…
Грачёва наконец схватила дочь за руку и задушено прошептала:
— За что?.. Зачем? — затем поднялась и громко произнесла: — Как они посмели, Лида?.. Так называемая невеста и её папаша! Это ты во всем виновата! Ты! Это ты создала того монстра, что убил моего сына! Вон! Убирайтесь оба! Вон!
— Тома, успокойся! — пробормотал жене на ухо Сергей Леонидович. — Алёна ни в чём не виновата.