Есть такой фронт
Шрифт:
— Выявите зачинщиков, а людям объясните, в чьих интересах действуют бандеровцы.
В хлопотах прошел день, другой, а оперативные работники райотдела из села не возвращались. Лишь на третий день появился Пасюкин, Караева же все не было. Тогда Лабузов вместе с двумя оперативными работниками и Пасюкиным выехал на подводе в Тучапы. Стояло безоблачное, теплое утро 14 августа 1944 года. Накануне Михаил Васильевич работал всю ночь. И только на рассвете пришел домой, чтобы поцеловать спящих детей и сказать жене: «Я ухожу на задание».
По дороге в село Лабузов предался воспоминаниям. Подумалось
Да, война еще дымилась здесь…
Так в раздумье Лабузов и его боевые друзья подъехали к Тучапам. Большое село с церковью в центре. С окраины до сельсовета совсем уже близко, и вдруг — грянули выстрелы.
«Засада!»
Спрыгнув с повозки, Лабузов, Пасюкин, старший лейтенант Бутенко и сержант Харченко залегли и открыли ответный огонь. Бандиты сжимали кольцо, усилили обстрел. Четверо отбивались более чем от двухсот бандеровцев. Силы неравные…
Первым упал сраженный Пасюкин. Вражья пуля ударила в голову Бутенко. Умолк Харченко. Ранило в ногу Лабузова… Михаил Васильевич не рассчитал и последний патрон выпустил в подбежавшего бандита.
Бандеровцы стянули с убитых сапоги, сорвали ордена, забрали планшетки, а раненого Лабузова поволокли волоком во двор хаты украинского националиста Михаила Майстришина.
Лабузов не мог стоять, он сидел на земле и с презрением смотрел на пьяную ватагу.
— Ну вот и встретились, — противно хихикая, выкрикнул бандеровец Степан Тимура. — Теперь ты нам объяснишь, что такое Советская власть и почему наших людей преследуешь!
Лабузова обступили бандиты. Его пинали сапогами, били кулачищами в лицо. Злорадствуя, кто-то гаркнул:
— Ну, чего молчишь? Говори, пока язык еще при тебе остался!
— Скажу, — не теряя самообладания, ответил Михаил Васильевич. — Скажу вам, кто вы такие…
— Кто? — свирепел подкулачник Алексей Кушнир. — Кто?!
— Вы предали свой народ и напрасно на всех переулках кричите, что народу добра желаете. Вранье! Вы сами себя обманываете, а люди уже знают вам цену! Советская власть простит вас, если вы явитесь с повинной. Я вам советую…
— Чего рты пораскрывали! — перебил высокий худощавый, в начищенных сапогах, с буйной прической. Он приблизился к Лабузову вплотную и с яростью полоснул ножом по лицу.
— А теперь что ты скажешь?
Кровь сбежала по бледному лицу Лабузова. На месте носа зияла рана. Лабузов не испугался лютости бандитов и теперь уже громко, словно заглушая боль и выражая страстный призыв к жизни, сказал:
— Меня вы убьете, а Советская власть стояла и стоять будет на этой земле. Такова воля народа. А вы, жалкие фашистские холуи, не сегодня, так завтра, но обязательно сгинете!..
Бандиты жестоко пытали чекиста, вымещая на нем злобу за свое бессилие. Они отрезали ему уши, выкололи глаза, выбили зубы, отрубили пальцы на руках и ногах…
Михаил Лабузов истекал кровью, терпел страшную боль, теряя силы. Но пока работало сознание и стучало сердце, он беспрерывно твердил бандеровцам, что они отвержены народом и народ
Обессиленного, Лабузова бандиты живьем закопали в яме. Еще долго шевелилась земля…
…Чекист Михаил Васильевич Лабузов любил жизнь, но в трудную минуту на своем посту, не дрогнув, отдал ее во имя счастья людей.
СЕРГЕЙ БОБРЕНОК
ПОКА БИЛОСЬ СЕРДЦЕ
На Львовщине, на старом кладбище Яворова, среди многих есть и его могила со скромным солдатским надгробием:
«КОСТРИЦА ПАВЕЛ МОИСЕЕВИЧ
Младший лейтенант
1909–1949 гг.»
За неказистой кладбищенской оградой и буйной зарослью сирени неумолчно и таинственно шумят могучими кронами вековые деревья. Тишина.
Дорогое сердцу прошлое лучше всего просматривается наедине с собой, в немых потемках бессонных ночей. Сколько раз в такой тиши я как бы перелистывал страницы жизни чекиста, посмертно награжденного боевым орденом Отечественной войны. И, перебирая в памяти скупые факты короткой биографии, я постепенно добирался к истокам его мужества, ненависти к врагам и горячей любви к Родине, к людям советским; яснее видел, весомей, зримей ощущал становление замечательного характера гражданина, чекиста, коммуниста, героически отдавшего свою молодую жизнь за наше сегодняшнее счастье, за мирное небо над колыбелью моих детей. И как-то неудержимо, властно родилась потребность рассказать о нем, рядовом славной семьи дзержинцев, хотя бы этим выразив благодарность ему и его товарищам-чекистам, мертвым и живым, о которых еще напишут, обязательно напишут повести и рассказы, легенды и песни.
…Часто ночами маленький Павлушка просыпался оттого, что плакала его мама, горестно шепча: «Мусийчику, где же ты, Мусийчику? Тяжко мне… Сын растет сиротинушкой, былинкой при битой дороге… Извелась я, обессилела. Возвращайся поскорей, Мусийчику, ждем тебя, так ждем…»
Тогда, обхватив ручонками мамину шею, семилетний Павло силился представить себе самого дорогого, долгожданного человека, которого мама называла Мусийчиком и еще его, Павлуши, отцом. И не мог: едва четыре годика минуло Павлику, когда забрали отца на далекую и страшную войну с причудливым названием — «германский фронт».
На Харьковщине, в родном селе, красавица весна встречалась с летом, потом, пышно убранная красными гроздьями калины, приходила осень, чтобы на тонкой паутине бабьего лета притянуть за собой белые мотыльки зимы. И снова звонкая капель возвещала о весне.
Отца все не было.
Уже мама надела на Павла чистую белую сорочку, как на праздник, и вывела в поле, дала ему небольшой серп. Когда же упали к его босым ногам первые сжатые им шуршащие стебли, прижала сына к груди и сказала слова, наполнившие сердце Павлуши радостью и гордостью. «Помощничек мой, кормилец!» И почему-то, вытерев глаза краешком косынки, вздохнула: «Если бы отец увидел — порадовался б на сыночка своего».