Эстер Уотерс
Шрифт:
— Он совсем этого не заслуживает.
— Пусть так, все равно. Ты не знаешь, что такое любовь. Если с женщиной такого не было, чтоб она любила, а ее — нет, она не поймет. Мы с ним жили когда-то неподалеку отсюда. Может, пройдемся до Друри-лейн? Мне хочется показать тебе тот дом.
— Так это ж нам не по дороге.
— Нет, почему? Мы обогнем церковь и пройдем по Ньюкасл-стрит. Вот, посмотри — в эту закусочную мы с ним иногда захаживали. Я там немало посла хороших сосисок с луком, а в эту пивную мы тоже не раз наведывались выпить кружку пива.
Дворы и задворки изрыгали
— Вон там мы с ним жили, — сказала Сара, указывая на окна третьего этажа. — Похоже, этот дом скоро снесут. Когда я сюда прихожу, все старое так и оживает во мне. Помню, как закладывала платье — там, через дорогу. И дали-то всего шиллинг. А вон видишь лавчонку, — ставни сейчас закрыты, сегодня воскресенье, — это лавчонка мясника, он торгует дешевой говядиной, ливером, бульонной, требухой… Я как-то раз купила у него бычье сердце, потушила с картофелем, и, знаешь, с каким удовольствием мы его слопали!
Сара с таким жаром предавалась своим воспоминаниям, что у Эстер не хватало духу прервать ее. Они направились дальше по Кэтрин-стрит, свернули на Индел-стрит, обогнули церковь святого Эгидия и окунулись в лабиринт уличек Сохо.
— Я, верно, надоела тебе. И чего я разболталась, какое тебе до всего этого дело!
— Ну что ты, мы ведь с тобой старые друзья.
Сара поглядела на Эстер и тут же, не совладав с искушением, снова принялась болтать: Билл сказал… я ему сказала… и не умолкала всю дорогу, пока они не вышли на угол Олд-Кэмптон-стрит. Эстер, которой все это порядком прискучило, протянула Саре руку.
— Тебе, верно, пора возвращаться. Может, зайдешь, выпьешь чего-нибудь?
— Седьмой час, поздновато. Но раз уж ты так добра, пожалуй, от кружки пива не откажусь.
Прощаясь, Сара спросила:
— Ты небось много слышишь вечерами всяких разговоров про скачки?
— Я не прислушиваюсь, но тут хочешь не хочешь — наслушаешься.
— А про Бена Джонсона, которого готовят к скачкам на Приз Цесаревича, разговору много?
— Только и слышно. Он сейчас у всех на языке.
Хмурое лицо Сары сразу просветлело, и Эстер спросила:
— Ты что, поставила на эту лошадь, что ли?
— Да, совсем пустяк. Полкроны — один приятель одолжил. А что говорят — может он выиграть?
— Говорят, если брок на ноге не подведет, то он обойдет всех на полмили. Все будет зависеть от того, выдержат ли сухожилия.
— А ставки на него растут?
— Да, сейчас как будто дают двенадцать к одному. Хочешь, могу спросить Уильяма.
— Нет, не
XXXIX
После этого Сара стала снова наведываться к ним в пивную. Она появлялась часов около девяти вечера и задерживалась на полчаса, а иной раз и дольше, и так продолжалось недели две. Она говорила, что заходит проведать Эстер, однако всякий раз отказывалась пройти с ней в гостиную, где они могли бы спокойно поболтать наедине, и предпочитала сидеть в пивном зале, прислушиваясь к разговорам мужчин и согласно кивая головою, когда старик Джон принимался расхваливать выносливость старого Бена. А на следующий день все ее внимание было уже целиком поглощено Кетли, она начинала допытываться, не произошло ли чего-нибудь, похожего на предзнаменование. Ей снились скачки, заявила Сара, но это был совсем дурацкий сон, просто какая-то неразбериха. Кетли горячо восстал против такой легкомысленной оценки столь важного предмета и даже пошел проводить Сару до Оксфорд-стрит и посадить в омнибус, надеясь, что ему удастся ее разубедить. Однако на следующий вечер Сару уже не интересовал никто, кроме мистера Джорнеймена, утверждавшего, что, принимая во внимание гандикап Бена в весе, его победа становится все более и более реальной, и он берется это доказать; он высчитал, что этой лошади можно дать шесть стоунов десять фунтов, а ее гандикапировали всего в шесть стоунов семь фунтов.
— Они пришлют ее сюда на этой неделе, и, если нога в порядке, на старину Бена можно ставить сто фунтов против медного фартинга.
— А сколько они еще будут его тренировать? — спросила Сара.
— Сейчас он делает полторы мили в день… Послезавтра его будут испытывать, проверять, не потерял ли он в скорости, и если испытание пройдет как надо, верьте мне, эта лошадь не подведет.
— А когда вы будете знать, как прошло испытание?
— В пятницу утром мне должны прислать письмо, — сказал Стэк. — Загляните сюда вечерком, и я уже смогу вам сообщить кое-что.
— Очень вам признательна, мистер Стэк. А теперь, мне, пожалуй, пора домой.
— Нам с вами по пути, мисс Тэккер… Если вы не против, я вас провожу… — мистер Стэк понизил голос до шепота, — и расскажу вам все про эту лошадку.
Когда дверь за ними закрылась, участие женщин в игре на скачках подверглось обсуждению.
— Воображаю, что бы это было, если бы моя жена заделалась букмекером. Держу пари, набрала бы ставок сверх головы, а потом сама начала бы ставить на фаворита ниже, чем принимала.
— А я не вижу причины, почему это мы должны быть умнее вас, — сказала Эстер. — Ты-то сам разве никогда не набирал лишнего? А как было с Синтаксисом и с той лошадью, про которую ты мне сказывал на прошлой неделе?
Уильям крупно погорел на прошлой неделе, когда не поверил в одну лошадь и напринимал на нее ставок, а она выиграла скачку. Слова Эстер были встречены общим смехом.
— Какие из них букмекеры, я не скажу, — заметил Джорнеймен, — но только в теперешнее время и среди женщин есть немало таких, что распознают лошадку лучше тех, кто ее гандикапирует.