Эта гиблая жизнь
Шрифт:
Первую ночь я не мог уснуть. В ушах слышались дикие вопли этих животных и автоматические очереди... На следующий день приказали вывозить лошадей. Никогда не забуду этого. Слышали ли вы, как плачут лошади?! Редкое зрелище. Они рыдали как дети. Поднимаешь кузов машины, а они кладут свои головы на кабину, стараясь как-то удержаться. И душу пронзает жуткий плач лошадей, которые летят в эту пропасть, круша себе кости. Я стоял, закрыв лицо руками. Огнемёты сверху облегчали мучения лошадей, но это всё же было похоже на ад.
...По
Сергей Кацуба, ученик 8 класса:
«Неотправленное письмо моему кумиру Александру Стовбе, лейтенанту, геройски погибшему в Афганистане.
Покой твоей душе, Саша! Сегодня мне приснился удивительный сон. Как будто вы живой и пришли побеседовать ко мне в гости. Мы сели на лавочке и долго-долго беседовали о жизни, об Афганистане и ещё о многом. Ты вздохнул:
– Счастливый ты, Серёга! Живёшь, а я рано ушёл из жизни, в 22 года.
Да, я знаю. Это было в 1979 году, когда я только родился. Значит, все эти годы я живу за Вас, Саша, за Ваших детей, которые так и не появились на свет.
Ах, Саша, Саша! Не завидуйте нам, живым.
Наверное, в своём детстве Вы не знали такие слова, как «радиация», «радионуклиды», «дозы», «фон», «кюри», а в нашу жизнь они непрошенно вошли и существуют который год!
Нам, 14-летним, приходится думать, как заработать свой рубль, чтобы помочь родителям.
Усиленное питание, соки, фрукты – это в мечтах и многим семьям недоступно.
Чернобыль в мой судьбе?
Увеличена щитовидная железа, хронический бронхит, с детства получен букет болезней, и этот тяжёлый груз я и мои сверстники будем нести через всю жизнь.
...Очень часто задаю себе вопрос: «Ради чего, Саша, погибли Вы и Ваши товарищи?» Я много читаю об Афганистане. Теперь об этом тоже говорят правду, как и о Чернобыле. Там было пекло без радиации.
Вы, Саша, писали свои стихи о войне, о любви, о подвигах...
Да, каждая беда болезненна по-своему. Но когда затрагивает детей, то болезненна вдвое... Простите, Саша, но моё письмо получилось слишком грустным. Теперь Вы знаете о нашей беде.
Я понимаю, что нельзя быть слабым, надо верить в будущее, радоваться жизни.
Уж вы в Афгане умели ценить жизнь! Поэтому каждому из нас надо приложить все силы, чтобы приблизить доброе и разумное завтра, в котором все дети будут здоровы, веселы и счастливы!
До свидания, Саша! Буду рад, если Вы когда-нибудь ещё явитесь мне во сне».
Ольга Детюк, ученица 11 класса.
«...Когда мама пришла от врача и рассказала всё, мне, наверное, логично было бы заплакать: „Мамочка! Почему я? За что?“
Но поскольку мама сделала это за меня: расплакалась, по-детски вытирая глаза ладонями, и всё спрашивала: «Оленька! Ну почему ты? Почему ты должна умереть?» –
...Я многое помню из детства. По утрам мама водила меня в детский сад, и всегда было очень холодно, и мама, я видела, дрожала в своём стареньком осеннем пальто, поэтому я всегда шла так, чтобы заслонить её от ветра. Потому что, кроме неё, у меня никого не было: отца молено не считать – он приходил только в праздники и приносил мне всегда по три конфетки: во всем любил точность и постоянство, любил число «три» – сейчас у него три сына, и конфет он мне больше уже не носит.
В детском саду я была очень резвой и весёлой девчушкой, и, играя, целовалась со всеми мальчишками нашей группы без исключения.
Смешное у меня было детство. Странная юность. Я любила брата моей подруги Артура, худющего и высоченного парня, который казался мне самым красивым мужчиной на Земле. Более, как я его любила! В звёздах ночного неба видела сотни его улыбающихся лиц. Если б он только позвал, я бы пошла куда угодно, не раздумывая... Но он не позвал...
Глупенькая школьница сохнет по взрослому мужчине. Смешно, да?
В тот день в воздухе пахло мятой. От слепящих солнечных лучей кружилась голова, птицы пели как обезумевшие. И от неожиданного счастья мне вдруг почему-то захотелось плакать. Я целый день сидела во дворе и дышала солнцем. И только через неделю узнала, что взорвалась атомная станция.
Дальше были страх, паника, беготня и слезы. Мы не могли достать билетов, чтобы выехать из Гомеля, бросались от железнодорожных касс к автобусным, плакали, просили, но нас никто не брал. Яне знала, что происходило в моём организме: что в костях откладывался цезий, что облучалась плоть, я узнала об этом лишь много лет спустя, когда мама, придя от врачей, сказала, что у меня последняя стадия рака.
Что мне делать? Я ведь не очень умная, правда. Я не могу придумать какой-нибудь красивой философии, доказывающей, что смерть – это хорошо. А ещё – я ведь не верю в Бога.
...Бледная, как привидение; девушка со страшными кругами под глазами, одетая в серый больничный халат, сжала мою руку тонкими пальцами, и, криво улыбнувшись, сказала: «Смешно, да?». Она часто так повторяла, пока рассказывала свою историю, но мне почему-то не хотелось смеяться... и что-то жгло глаза. У Оли рак крови, она умрёт через месяц, и это уже не смешно. От её улыбки болезненно саднит в груди и хочется закричать: «Чего ты смеёшься, глупая? Смерть – это же навсегда!». И словно отвечая на мои мысли, она перестала улыбаться и, глядя в окно, медленно сказала: «Умирать – это все-таки очень страшно. Ты напиши об этом. Пожалуйста. Папа прочтёт – узнает. А то он ещё не приезжал ни разу». И провела ладонью во сухим глазам.