Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Резник Семен Давыдович

Трудно сказать, как много потеряла наука от этого его качества.

Трудно сказать, как много приобрела.

Одержимая устремленность к истине, беспощадным суховеем выжигавшая плоды его собственных исследований, оборачивалась благодатным ливнем, когда профессор Худяков поднимался на кафедру.

Он видел в студентах не школяров, которых он призван поучать, а умных и дельных, хотя и малоопытных, помощников. Он не столько излагал, сколько обсуждал с ними научные проблемы. Лекции его были скорее диалогами с аудиторией, нежели непрерывающимися монологами.

Начатые на лекциях обсуждения он продолжал вечерами в более узком кругу, когда ближайшие ученики собирались у него «на чай».

Физиология растений увлекла

Вавилова, и вскоре он успешно сдал Николаю Николаевичу Худякову экзамен – свой первый экзамен в Петровке!

Вслед за физиологией Вавилов начал изучать бактериологию. Часами не отрывал единственный видящий глаз от микроскопа, и скоро, по собственному признанию, уже чувствовал себя «маленьким бактериологом»: кафедрой бактериологии руководил тот же профессор Худяков.

Что могло быть лучше, чем чувствовать себя худяковцем?! Что могло быть более важным, чем стремление доказать профессору, что не зря он принял первокурсника в свой ближний круг? Что могло быть заманчивее, чем видеть себя – в пугающе-дерзостных мечтах – продолжателем дела профессора?

И вдруг произошел разрыв.

Для него самого, вероятно, неожиданный, а для нас – загадочный.

Позднее Вавилов вынесет профессору Худякову суровый и, по-видимому, несправедливый приговор. Разочарование было полным и внезапным.

Не потому ли, что Вавилов однажды понял: не всегда за фейерверком идей профессора Худякова стоит объективная реальность природы.

3.

Не менее увлеченным и увлекающим, но совсем на другой манер, был профессор Алексей Федорович Фортунатов – заведующий кафедрой сельскохозяйственной экономики и статистики. То и другое он понимал широко и комплексно: сюда входила и география сельскохозяйственных культур, и законоведение, и политэкономия, и всё, что так или иначе связано с сельскохозяйственным производством.

Фортунатов не сразу нашел себя и свое место в жизни. Окончив гимназию с золотой медалью, он поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Еще первокурсником подготовил пять научных работ по римской истории: о Катоне Старшем, о хлебных запасах в Сицилии, об основании Рима, о происхождении религий. Параллельно зачитывался произведениями Герцена, Чернышевского, проштудировал «Капитал» Маркса и заразился его идеями. После второго курса Фортунатов бросил Московский университет и стал студентом Петербургской медико-хирургической академии. Еще через три года он снова в Москве: поступает на третий курс Петровской сельхозакадемии.

За два года учебы в Петровке Фортунатов успел принять активное участие в экспедициях по статистическому обследованию сельского хозяйства Екатеринославской губернии и двух уездов Московской губернии. Эти путешествия дали материал для обобщающих публикаций. Дипломную работу он посвятил земледелию Соединенных Штатов Северной Америки. Успешно ее защитил и был удостоен степени кандидата сельхознаук (1882 г.). Затем он вернулся в Петербург и окончил учебу в Медико-хирургической академии. Имея два диплома – агронома и врача, он решил отправиться на Кубань, в артель-колонию «осевших на земле» интеллигентов, стремившихся на практике воплотить идеалы сельскохозяйственного социализма.

Но до Кубани Фортунатов не доехал. Тимирязев, Стебут и другие профессора Петровки убедили его, что закапывать в землю исследовательский талант, каким его наделила природа, даже в плодородную землю Кубани, недопустимо.

Он стал доцентом, позднее профессором Петровской земледельческой академии. Проработал в ней до 1894 года, когда власти ее ликвидировали как рассадник революционной смуты.

В Петровку Фортунатов смог вернуться только через 8 лет. За эти годы он успел поработать профессором Новоалександрийского института, Киевского политехникума, Коммерческого института, университета имени А.Л.Шанявского, Высших женских (Голицынских) сельскохозяйственных

курсов, Высшего технического училища. Часто совмещал работу в двух-трех учебных заведениях. Но сердце его принадлежало Петровке. Он воспевал ее в стихах, хотя и не столь ярких, как его научные публикации, всегда новаторские. Стихи были традиционны и сентиментальны, но они передают его романтическую влюбленность в Петровку:

Вы знаете ли край, где Жабёнка течетИ в Лихоборку сонную впадает,Где не цветет лимон, и мирта не растет,И горделивый лавр ветвей не поднимает,Но где так много выросло умов,Где расцвели столь многие мечтанья,Откуда разнеслись по тысячам домовЖивые семена осмысленных основАгрономического знанья?

Лекции Фортунатова открыли студенту Вавилову широкие горизонты. Он стал понимать, как научная агрономия связана с физической и экономической географией возделываемых растений, с особенностью почв, климата, плотностью населения, его трудовыми навыками, традициями, уровнем образования.

Фортунатов только начал разбираться в том, какие культуры возделываются в разных губерниях и на каких площадях, какие они дают урожаи, сколь эти урожаи устойчивы. В одних местностях преобладает рожь, в других пшеница, в третьих бобовые культуры, в четвертых садовые, огородные… Такое распределение культур сложилось стихийно, но насколько оно рационально, экономически выгодно, научно оправдано? Исследование этих вопросов только начиналось.

Фортунатов подчеркивал, что Россия – страна с самыми обширными сельскохозяйственными угодьями и самыми низкими урожаями. Отсюда беспросветная нужда огромных масс населения. Изменить это можно усилиями тысяч агрономов-практиков и множества ученых. Их и выпускала Петровка, но для такой обширной страны их было ничтожно мало. Впереди – для каждого! – непочатый край работы…

4.

Словом, лекции Фортунатова были захватывающе интересными. Но Николай Вавилов чувствовал: землевладение и землепользование, организация сельскохозяйственного производства и весь клубок сопутствующих проблем – не его стезя. Его тянуло к себе само возделываемое растение. Как, откуда берется это чудо, столь привычное для всех нас, что мы нисколько ему не удивляемся? Тут есть над чем задуматься, чему удивиться и чем восхититься!

Загадку происхождения сельскохозяйственных культур разгадал Чарльз Дарвин. Он понял и показал, что они произошли от диких сородичей благодаря искусственному отбору. В древности культурных растений не было, первобытный человек довольствовался собиранием плодов и клубней. Со временем ему этого стало мало. Он стал высевать семена дичков, ухаживать за саженцами, чтобы вырастить какой-никакой урожай. Часть выращенных семян он сохранял до следующего сезона и снова высевал. Незаметно и совершенно несознательно он отбирал для посева лучшие семена – в надежде, что они принесут большие урожаи. Если природа вела отбор на выживаемость растений в диких условиях, то человек создавал искусственные условия и отбирал те растения и семена, что приносили ему больше пользы в этих условиях. Благодаря искусственному отбору культурные растения по своим свойствам все дальше отдалялись от диких родичей, обособлялись от них, становились культурными видами. Так совершалось чудо творения. Но это – в общих чертах. А как конкретно происходит формообразование культурных видов, разновидностей, сортов? Если познать эти процессы, то ими, вероятно, можно будет управлять! То есть стать творцом новых, невиданных форм, нужных и полезных человеку!