Это было только вчера...
Шрифт:
Пронзительный гудок машины привлек Динино внимание. Она увидела на повороте дороги девочку лет пяти, безмятежно собиравшую горелые спички. На нее, отчаянно сигналя, мчалась грузовая машина.
— Уходи, дура! — крикнула Дина, бросившись на дорогу, но ее опередила выбежавшая из-за угла Юлия Андреевна. Схватив девочку на руки, она отбежала, да споткнулась о камень, упала. Девочка расплакалась.
— Перестань, сама виновата! — говорила Дина, помогая ей и Юлии Андреевне подняться.
Из ворот противоположного дома выскочила толстуха с молочным
— Черт с младенцем связался! Ты за что малую обидела? Шляпу нарядила, думаешь, все тебе можно?
— Вы что, с цепи? Она ж чуть под машину… — попыталась Дина остановить расходившуюся женщину, но та, приблизив к ней лицо, выпустила очередной залп:
— И ты туда ж? На момент отвернись — готово дело. Дите играло, надо было его свалить? Чтоб вы повыздыхали, чтоб вас…
Каждое свое скрипучее слово толстуха сопровождала тумаком в Динину спину, а под конец отпустила Дине увесистую пощечину.
Дина чуть отстранилась и… ответила толстухе тем же.
— Лю-у-ди! Глядите! — закричала та и коршуном напустилась на Дину.
— Да что это такое? — Юлия Андреевна схватила толстуху за локоть. — Ну-ка, идемте.
Та стала вырываться.
— Эй, тетка! — выглянул из окна дома парень с намыленной щекой. — Чего скандалишь? Сто поклонов отвесь той гражданочке. Она, покуда ты до кумы бегала, дочку твою спасала. Я брился, видел.
Девочка продолжала плакать.
— Уймись!
Вырвав локоть из цепких пальцев Юлии Андреевны, толстуха дала девчонке подзатыльник, поволокла за собой.
— И как муж тебя терпит?! — кричал ей вслед парень. — Я б от тебя сбежал после первой ночи. — Увидев Динино расстроенное лицо, он посоветовал: — Не горюй, девочка. Привыкай и к такому: ты к ему с добром, а оно тебе ж па морде.
— Ишь, философ! — возмутилась Юлия Андреевна.
Дина впервые увидела, какой злой может быть она.
— Зачем ты ее ударила?
— Позволять, да?
— Великолепно! Без пяти минут студентка… Пойди пожми руки всем хулиганам города. Ты не лучше.
Дина расшвыряла в стороны косы, вскинула как можно выше подбородок:
— В альбоме вашего отца есть подпись под какими-то цветами. Да, под петуниями. Что они горды, как люди, которых никто с рождения не унизил грубым словом.
Юлия Андреевна свела на переносице брови-щетки, пытаясь сдержать смех:
— Скажите, петуния!
Больше Дина не произнесла ни слова, но и вечером, и на следующий день она продолжала молчаливый спор с Юлией Андреевной и с тем парнем в окне, советовавшим привыкать к тому, что за добро дают по физиономии. Не-ет, привыкать к такому она не станет. Ни за что! Не в ее характере. Слышишь, парень с недобритой щекой, это не в моем характере!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Куликов приказ об увольнении Антона Лагунова прочитал лишь к концу дня. Ему сделалось жарко. И не потому, что Шерстобитов снова вмешался не в свои функции,
Вошел Зархин. Он был так высок, что невольно горбился, казалось, он вечно напрягает слух, словно его вышина мешает ему слышать тех, кто пониже.
— Как хотите, Иван Трофимович, я не согласен. — Он держал в руках копию шерстобитовского приказа.
«Хорошо, что и он не согласен», — подумал Куликов.
— Почему дирекция не нашла нужным спросить моего мнения, назначая к энергетикам нового мастера?
Куликов вторично пробежал приказ глазами. Огорченный увольнением Антона, он на последующее в приказе не обратил внимания.
Постучали. Шариком вкатился добродушный, с младенческим пушком на голове, начальник энергоцеха Кузьмин. Он обиженно поинтересовался: не так, кажется, давно здесь, в кабинете у Куликова, оговаривали совсем другую кандидатуру взамен Хомякова. В чем же дело?
Решили идти к директору. Пока Шерстобитов диктовал секретарю какое-то письмо, они дожидались в приемной. Зархин ходил по мягкой дорожке, растирая, словно они у него замерзли, руки, неимоверно сутулясь. Он не любил решать дела с Шерстобитовым. Кузьмин шумно сопел, также не испытывая удовольствия от ожидаемой встречи. Иван Трофимович с горечью отметил, что и он неспокоен. Какой же динамит заложен в Витьке, если взрыва его все так боятся?
— Прошу, заходите, — с подчеркнутой любезностью пригласил Шерстобитов.
«Мягко стелешь — жестко спать будет», — подумал Куликов. Он начал разговор первым. Спросил, почему отдан приказ, ни с кем из них не согласованный? Виктор изобразил на лице удивление. Этакие пустяки? Он посчитал, что товарищи пришли к нему с серьезными вопросами.
— Движение людей на заводе — самый серьезный вопрос, — тихо произнес Зархин.
Пальцы Шерстобитова плотно приникли один к другому.
— Вместо того чтобы самим требовать внимания и дисциплины от подчиненных, вы, кажется, пришли выговаривать директору за то, что сим занимается он?
— Простите. — Голос Зархина набирал силу. — Вы отлично знаете, Виктор Николаевич, что на место снятого мастера мы, то есть я и Иван Трофимович, прочили Окольца. Вы, помнится, не возражали. Мы переговорили с Окольцом. Степа Кузьмин уже вводил его в курс дела…
— Напрасно. — Шерстобитов миролюбиво улыбнулся. — Теперь Кузьмину придется вводить в курс дела Жовтня.
Кузьмин перестал сопеть. Расправив под поясом серую рубаху навыпуск, он подбежал к директорскому столу. Куликов диву дался, услышав его срывающийся голос.