Это было в Ленинграде. У нас уже утро
Шрифт:
Ей захотелось сейчас же осмотреть этот дом. Встав и выбравшись из ниши, она задвинула за собой ширму с таким чувством, будто закрывала дверь собственной комнаты.
Пройдя узким коридором, Ольга оказалась в большой комнате с высоким потолком и голландской печью, возвышавшейся в углу. И пол в этой комнате был не лакированный, как китайская шкатулка, а обыкновенный, паркетный. Ольга сразу заметила паркет между матрасами, уложенными почти вплотную один к другому. В этом доме всюду спали люди. Видимо, они приходили сюда поздно вечером и уходили рано утром.
Сейчас в комнате никого
Ольга решила вернуться, но заблудилась. Вместо первой большой комнаты она оказалась перед стеклянной дверью, а когда открыла её, отодвинув в сторону, то сразу попала в сад. На фоне светло-серого неба отчётливо выступали очертания деревьев. Это были обыкновенные деревья, такие же, как в России. Но среди них росли и другие — низенькие, причудливо изогнутые, похожие на немощную пихту. Светила луна, и эти деревья-карлики, словно боясь лунного света, прижимались к земле.
Осматриваясь, Ольга увидела Астахова. Он стоял спиной к ней, заложив руки в карманы. Ольга окликнула его.
— Почему вы не спите? — спросила она, когда Астахов обернулся.
— Стол ещё не освободили, — сказал Астахов, подходя. — На этом столе происходит нечто вроде общего собрания. Клуб, словом, устроили. А вы почему не спите?
— Не хочется.
— А тогда, в обкоме, плакались: двое суток на ногах!
— Я действительно прошлую ночь почти не спала. Мне казалось, что если бы было место, так я бы сутки проспала. Теперь место есть, а спать не хочется. Кроме того, я заблудилась.
— Как так?
— Пошла дом осматривать, а попала сюда.
— Дом, что и говорить, странный, — сказал Астахов.
— Правда? — подхватила Ольга. — Мне то же кажется. Рядом с японскими комнатами обыкновенные русские…
— Это очень просто объясняется, — сказал Астахов, — я уже выяснил. Здесь, понимаете, жил какой-то важный японец, помощник губернатора, что ли. Так вот, оказывается, что все эти карточные домики строили себе только бедные японцы. Тот же, кто побогаче, видимо, плевал на национальный колорит и строил себе обыкновенный, нормальный дом с кирпичными стенами и хорошими печками. Хозяин этого дома, видимо, был не дурак: для лета он построил себе одну половину дома, с раздвижными стенками, драконами и прочей экзотикой. А для зимы — вторую. Вот и все.
— А для чего эти ниши?
— До этого я ещё не дошёл. Одни говорят, что туда на день складывались циновки, постели, подушки, а другие убеждают, что это просто так, капризы архитектуры. Как вы устроились в своей норе?
— Неплохо.
Они стояли в тихом саду. По сторонам мягко шуршали листвой деревья, позади виднелись освещённые окна дома, впереди тянулся высокий, отделяющий их от города забор. Не сговариваясь, они сделали несколько шагов в глубь аллеи и увидели скамейку, окружённую плотным низким кустарником.
— Посидим? — предложил Астахов. Они сели.
— Тут
— Медиков нет? — спросила Ольга.
— Медиков не встречал. По-моему, тут и лечить-то ещё некого. У японцев своя медицина — как она называется? — тибетская, что ли. А наши и заболеть ещё не успели.
— Все шутите, — сказала Ольга.
Они помолчали.
— А я знаю, о чём вы сейчас думаете, — сказал Астахов.
— Да? — отозвалась Ольга; она ни о чём не думала, просто сидела и прислушивалась к тишине.
— Вы думаете о том, как хорошо сейчас в Москве. Шумно, оживлённо. У вас там семья осталась?
— Отец, — тихо ответила Ольга.
— Больше никого?
— Друзья, подруги…
— А знаете, — сказал Астахов, — я хоть и не был в Москве, а чувствую её, как живую.
— Что это значит — как живую? — переспросила Ольга.
— Ну, будто я там жил и очень хорошо её знаю. Знаю улицы, знаю, где что помещается… Иногда мне кажется, что я и впрямь жил в Москве…
— Приедете — будете своим человеком. В справочное бюро ходить не придётся, — улыбнулась Ольга.
— Нет, — сказал Астахов, — я думаю, если приеду, то буду вроде слепого котёнка… Это я ведь только на расстоянии Москву хорошо знаю. И чем дальше, тем лучше…
— А мне кажется, что чем дальше я от Москвы, тем хуже её себе представляю, — сказала Ольга. — Только что в этой своей нише я сидела и вспоминала всё, что было… И кажется, что Москва далеко, далеко. Даже не верится, что она существует и сейчас без тебя.
— А знаете, почему вам так кажется? — убеждённо сказал Астахов. — Потому что вам все в жизни давалось легко. Как должное. Вы эту Москву не завоевали, вы родились в ней и жили всю жизнь. Понимаете?
Астахов замолчал, оборвав себя на полуслове. «Зачем я ей все это говорю?» — подумал он.
— Что же вы замолчали? — спросила Ольга. — Я слушаю… Он ничего не ответил.
— Да… — задумчиво сказала Ольга, — в Москве сейчас уже ночь… Народ из театров расходится.
— В Москве сейчас ещё день, — возразил Астахов, он посмотрел на светящийся циферблат часов и добавил: — Четыре часа дня.
— Правда, — спохватилась Ольга. — Я и забыла. Семь часов разницы. Здесь как будто торопятся жить… Однажды я читала рассказ. Понимаете, человек выиграл большие деньги и захотел стать бессмертным. Для этого он решил всю жизнь обгонять время. Ясно? Он старался переезжать с места на место с такой быстротой, чтобы обогнать вращение земли…
— Ну и что же из этого вышло? — спросил Астахов.
— Наследники этого человека заволновались, что он растратит все свои деньги. Они говорили ему: для того чтобы обогнать землю, вовсе не надо мчаться с ней наперегонки. Надо просто избавиться от земного притяжения и стать независимым от времени.
— И уговорили?
— Да. Человек тот был уже ненормальный. Они и уговорили его подвесить себя к потолку, а на пол под собой положить какой-то металл, избавляющий от земного притяжения, не помню какой. И убедили человека, что земля вертится, а он нет, что время движется, а для него стоит на месте… Смешно, правда?