Это было жаркое, жаркое лето

Князев Алексей

— Почему секрет? — пожал плечами Чиж. — Говорил, что вы… — Он неожиданно запнулся.

— Пьяница? — весело подсказал ему Кирилл Матвеевич и они одновременно, с каким-то облегчением рассмеялись…

— Да уж… — протирая платочком выступившие от смеха слезы, резюмировал профессор, — бывают же такие люди! Сколько уже живу с ним в одной коммунальной квартире, казалось, давно должен привыкнуть, а вот — все никак. Ну, то что он водит сюда определенного сорта женщин — их еще бомжихами, кажется, в газетах называют, — это в принципе, его личное дело; хотя когда одна из них обчистила почти всех наших жильцов, то получилось уже не столько комично, сколько… Ну да ладно! —

Он махнул рукой. — А вот когда он трепет где ни попадя всяческие глупости о других… А узнал я об этом следующим образом, — принялся вспоминать Кирилл Матвеевич:

— Зашел ко мне один старинный приятель и долго не решался завести какой-то разговор, хотя видно было, насколько сильно его что-то гложет. Ну, тогда я сам предложил ему высказаться — в чем, дескать, дело? Так он начал издалека, что пьянство, мол, последнее дело, что я еще не такой старый, чтобы вот так себя губить… И только после этих его слов я вдруг понял, что он ведет речь именно обо мне. Помилуйте, — взмолился, — да кто же вам сказал, что я пьянствую? Я ведь и не припомню, когда пил-то в последний раз, поверьте! Как же, — отвечает, — зашел я давеча, а вас, Кирилл Матвеевич, дома не оказалось. Ну, тогда ваш сосед, весьма милый молодой человек, затащил меня к себе в комнату и все про вас рассказал.

Где-то около часа мы с ним о вас беседовали… — Профессор усмехнулся. — И представляете, Саша, только с превеликим трудом мне удалось его переубедить; да и то, когда прощались, по его взгляду я понял, что какие-то сомнения у него все-таки остались… Ну, я дождался Волкова и спросил у него: в чем дело, зачем людям про меня всякие небылицы рассказываешь? А он, не моргнув глазом и отвечает: как же, Кирилл Матвеевич, а не мы ли с вами с полгода назад, на восьмое марта бутылкой сухого похмелялись? Я говорю ему — но ведь это же ты похмелялся, а я пригубил за компанию, когда ты же меня и попросил — разве не помнишь? Молчит, глазами хлопает — с него все как с гуся вода. Он, Саша, и на работе у вас такой?

— Хуже… — Чиж махнул рукой. — Всех там уже задолбал, простите за выражение. Уже сколько раз я хотел было врезать ему за всяческие проделки, да за язык длинный, а в последний момент все как-то рука не поднималась — убогий он какой-то, что с такого взять?

— Вот это вы точно, Саша, подметили — именно что убогий, другого слова и не подобрать. А вот вы, как мне показалось еще с первой нашей встречи, получили совсем неплохое воспитание и, наверное, образование. Разве вы всю жизнь проработали слесарем?

— Да в том-то и дело, — сокрушенно развел руками Чиж, — если бы я все четко помнил… А все эти чертовы провалы в памяти… Помните, как у Леонова в «Джентльменах удачи» — здесь, говорит, помню, здесь не помню… — Он указал рукой на различные участки головы.

— Да-да, — задумчиво ответил профессор и посерьезнев, произнес каким-то будничным голосом:

— ну что, будем работать?

Только в этот момент Александр сообразил, зачем профессор так долго рассказывал ему про этот забавный эпизод с собственным «пьянством» — просто он внимательно следил за состоянием своего пациента и ждал, когда его отпустит волнение, которое может помешать делу. Значит, профессор счел, что с ним уже можно начинать работать…

Утвердительно кивнув, Александр почувствовал, как его словно залихорадило. Сейчас… Сейчас он переступит ту самую грань, преодолев которую, станет уже невозможно вернуться в тот простой и понятный мир, в котором он живет ныне. Ведь черт его знает, какие тайны собственной жизни могут ему вскоре приоткрыться, и каким человеком он после этого станет. Но

и по-другому он тоже поступить не мог. Не мог он просто жить как ни в чем ни бывало дальше, так и не приоткрыв завесы окутывавшей его тайны, на которую ему впервые указал профессор Кирилл Матвеевич. И только одна-единственная мысль согревала его душу, оставляя надежду на счастливую в любом случае, как бы не повернулось дело, жизнь. Его любовь к Ольге… Он знал, что каким бы он не оказался, пусть даже коварным инопланетянином, обманом вселившимся в тело земного человека, он все равно будет ее любить. Эх, если бы только она сейчас была рядом… Он бы взял ее тонкую, нервно подрагивающую руку, крепко сжал в своих ладонях, и с ней ему совсем-совсем не было бы страшно…

— Давайте приступим, Саша… — негромко произнес Кирилл Матвеевич, задвигая плотные занавески, от чего в комнате мгновенно установился полумрак. — Помогайте мне, Саша. Слушайте меня внимательно. Расслабьтесь… Расслабьтесь… У вас тяжелеют руки… Все тело налилось свинцовой тяжестью…

Вы чувствуете непреодолимое желание уснуть… Сон… Только сон вам поможет…

Под мягкий вкрадчивый голос профессора Саша даже не заметил, как прошел ту грань, которая отделяет реальность ото сна и которую, засыпая в кровати, он также ни разу не смог уловить, как бы ни старался это сделать. Сейчас он плавал в теплой воде Черного моря, где никогда не бывал. Не бывал?..

Но откуда же тогда это незабываемое ощущение округлой твердой гальки под ногами, обжигающей ступни?.. Нет, это были вовсе не волны Черного моря, плавно несущие его вдаль; он просто качался в гамаке, натянутом между двумя соснами на берегу Балтийского моря — Рижского залива… И конечно же, это была не галька — как же он мог так глупо ошибиться? Ведь это был мягкий светло-желтый песок… Но ведь он никогда не был и на Рижском взморье… Не был?… Да, наверное, это все же гамак, но только натянут он между двумя подмосковными березками, а рядом раскинулись разноцветные туристические палатки… Но был ли он в Подмосковье? Неважно… А важно лишь то, что сейчас ему удивительно хорошо, рядом с ним Ольга и она ласково зовет его куда-то… Ольга… Ольга… Как не хочется просыпаться, ну почему в твоем голосе звучат такие требовательные нотки?.. Милая, зачем же ты пытаешься меня разбудить, ведь я тебя люблю и мне так хорошо с тобой рядом… И ты меня тоже любишь, я знаю…

«Саша! Саша! С тобой все в порядке?..» — но почему этот голос уже совсем не напоминает голос его любимой Оли, а принадлежит, скорее, какому-то пожилому человеку? И этот голос он уже где-то слышал… Но зачем он его зовет? Зачем ему понадобился Чиж?..

— Саша! Саша! — Он открыл глаза.

Нет, точнее он не открыл их, а лишь чуточку, на миллиметр приподнял веки, но тут же вновь их захлопнул, почувствовав нестерпимую резь от яркого дневного света. И почему здесь на окнах только тяжелые занавески? Надо было еще заклеить их черной бумагой, чтобы не стало этого яркого, обжигающего глаза света. И вообще, где он сейчас находится?..

Сознание медленно, с трудом, возвращалось к Чижу. Возвращалось не резко, одним гигантским скачком, но постепенно, неслышно подкрадываясь на мягких кошачьих лапах. Наконец, он полностью осознал, что находится в чьей-то комнате. В чьей — он пока не знал, но не в своей и не в плохом месте — здесь не было отрицательной энергетики — он находится в комнате друга. Друга, к которому он обратился с какой-то просьбой и который обещал ему помочь. Но в чем? И разве он действительно кого-то о чем-то просил? Вроде бы эта просьба была связана с какой-то болезнью. Но разве он был болен?