Это было жаркое, жаркое лето
Шрифт:
И вот произошел резкий скачок — сознание ворвалось сразу, словно включили свет в темном подвале. Еще не открыв глаз, он четко вспомнил, что находится в квартире милейшего человека — Кирилла Матвеевича, профессора, который взялся провести сеанс, чтобы помочь ему, Чижу освободиться от какой-то зависимости, созданной чьей-то злой волей и овладевшей им неведомо когда и с какими целями. Чиж открыл глаза.
Теперь приглушенный мягкий свет, едва пробивающийся из-за плотных штор, уже совсем не раздражал его глаз. Профессор сидел напротив, как это было перед началом сеанса, перед тем, как он погрузился во мрак, и внимательно смотрел ему в глаза. А сам сеанс? Был он или нет? Может, просто не удался — ведь все оставалось точно таким же, как прежде, и никаких изменений в себе он
— Профессор, — голос еще плохо ему подчинялся, — а почему вы не проводите сеанс? — Тот молчал и только его взгляд стал внезапно каким-то… Настороженным, что ли? — Кирилл Матвеевич, почему вы молчите? Или сеанс не удался?
Только сейчас профессор открыл рот:
— Саша, сеанс только что закончился. — Его голос звучал очень устало и был каким-то бесцветным. — Я сделал все, что было возможным.
— Но вы меня раскодировали? — Теперь голос Саши приобрел требовательность. — Ведь именно для этого мы и встретились с вами…
— Я сделал все, что было возможным, — опять повторил профессор. — И я предполагаю, что результат есть, может быть только он проявится чуть позже… Кстати, тот факт, что вы живы и здоровы, уже сам по себе является неплохим результатом, Саша, поверьте мне. Такое грубое вторжение в ваше сознание могло иметь весьма плачевные результаты — мы об этом не раз уже с вами говорили. Вспомните про упомянутую мною опасность раскодирования — ведь вы могли просто умереть. Еще раз повторю: то, что вы здоровы и мы с вами нормально разговариваем — уже само по себе хорошо.
Так вот почему профессор так внимательно на него смотрел… Чиж понял, что Кирилл Матвеевич наблюдал за его реакциями и, по-видимому, никаких патологических отклонений не обнаружил. Может, он действительно прав и только одно это — уже прекрасный результат? Но нет, ведь он пришел сюда совсем не за этим. Именно потому, что ему нужно было либо все, либо ничего, он и находился сейчас здесь…
— А как долго может все это продолжаться? Я имею в виду то, что вы сказали: все может проявиться несколько позже? — Голова Александра еще плохо работатала и он прекрасно осознавал путаность своих вопросов.
— Возможно — через день, через месяц; возможно — никогда, — с расстановкой, взвешивая каждое слово, ответил Кирилл Матвеевич. — Но скорее всего, это произойдет сейчас, если только уже не происходит. Вы еще ничего не вспомнили, Саша?
— Чиж отрицательно покачал головой, внимательно прислушиваясь к ощущениям внутри себя. — Вы видели когда-нибудь, как вводится информация в оперативную память компьютера? — задал несколько неожиданный вопрос Кирилл Матвеевич. — Тогда вы имели возможность наблюдать, как какое-то время он словно усваивает, переваривает полученную информацию — при этом возникает некоторая пауза. В первую очередь это относится конечно, к старым маломощным моделям, малого быстродействия…
Пока профессор произносил эту свою фразу, еще до ее окончания Чиж почувствовал, как в нем что-то меняется, только он не осознал пока, что именно. Появились какие-то новые, неведомые ощущения… Видимо, профессор чутко уловил происходящие в Чиже перемены, потому что внезапно замолчал и с интересом разглядывал начинающего преображаться мужчину. Конечно, как и был уверен сам Чиж, у него не выросли рога на голове и не появилась еще одна пара конечностей, и пришельцем из космоса он не оказался — все происходящие с ним метаморфозы касались легких, почти незначительных перемен, которые иной не очень наблюдательный человек попросту и не заметил бы. У него слегка изменилась осанка — выпрямились плечи; втянулся внутрь хоть и незначительный, малозаметный, но все же существующий живот; да еще взгляд внезапно стал жестким, каким-то знающим, что ли… Так оно и было, потому что теперь он знал все…
Да, он знал про себя абсолютно все. А еще он знал множество самых разных вещей, о которых и понятия не имеет простой человек — знаний весьма специфического свойства.
Например, он знал как пользоваться большинством видов ручного огнестрельного оружия, которое только имеется на вооружении армий или спецслужб мира. Он знал, как можно обнаружить наблюдение и уйти от него. Как
Он знал, как то же самое можно сделать голыми руками. Как выжить в пустыне, в тайге, на Севере, оказавшись без медикаментов и запасов продовольствия; как оказывать себе или пострадавшему товарищу первую медицинскую помощь. Знал тактику ведения партизанских войн и многое, многое другое, что ему преподавали опытные учителя-практики, когда он являлся курсантом спецподразделения КГБ. Об этом экспериментальном подразделении знали лишь считанные единицы — точнее, не о самом подразделении, а о целях его создания и некоторых особенностях, которые отличали его от большого количества подобных. Как представлялось Чижу — кстати, это, оказывается, была его ненастоящая фамилия, — эта затея начала осуществляться в обстановке строжайшей секретности несколькими высшими чинами ГБ перед самым распадом Союза. Основным отличием этого подразделения от подобных являлась психологическая обработка — так называемое кодирование личности, — приводящая в результате к появлению некого варианта зомби методом, разработанным одним из закрытых институтов медицинского профиля, находящегося под эгидой этой, тогда еще мощной организации. По слухам, которые неизменно ходят пусть даже в самых закрытых и секретных формированиях, этот проект провалился из-за слишком большого процента технического брака, а в переводе на человеческий язык — множество подвергнутых процедуре кодирования оказались негодными к дальнейшему использованию по причине психических отклонений, потери здоровья, полного или частичного уничтожения личности — говоря еще проще, люди сходили с ума и нуждались в лечении, превращаясь в пожизненных пациентов психиатрических клиник…
Чижу относительно повезло: он выдержал это испытание на прочность психики, оставшись здоровым — по крайней мере, следуя критериям, предъявляемым неким ГОСТ-ом участникам этого проекта. Каждому, кто подобно Александру от начала до конца прошел испытание, присваивались номера, фиктивные имена, обеспечивались легенды происхождения, вплоть до выдачи аттестатов об окончании учебных заведений, медицинских карточек — историй болезней, устройства на работу с официальной регистрацией в отделе кадров и многого другого. В общем, чтобы они ничем не отличались от обычных граждан до того момента, пока эти киборги не потребуются для выполнения какого-либо задания, для чего они и были изначально предназначены. Задания эти бойцы-зомби готовы были исполнить какого угодно рода, вплоть до физического самоуничтожения, если такового потребовал бы вышестоящий человек, являющийся одним из звеньев цепи и имеющий доступ к коду-паролю, необходимому для запуска или остановки человеческого робота. Но физическое самоуничтожение не требовалось, пока агент хорошо действовал и не возникала хотя бы малейшая опасность его раскрытия. Самыми распространенными заданиями являлись задания по устранению других людей, по каким-то причинам попавшим в черные списки неугодных членам руководства этим проектом…
Сейчас Чиж с ужасом осознал, что сам он убил по меньшей мере пятерых по приказу своего куратора, имевшего позывной «Мстислав Сергеевич». Именно этот человек звонил ему по домашнему телефону и отдавал приказ на уничтожение того или иного лица в то время, когда Чиж жил в Приреченске. А жил ли этот его куратор в том же городе или он являлся курьером, разъезжающим по регионам и дергающим за ниточки, развешенные, наверняка, по всей территории бывшего Союза — а может и не только Союза, — он не знал. И вообще, у него было слишком мало данных, от которых можно было бы оттолкнуться. Вполне вероятно, что вся эта структура, в которой одним из рядовых бездумных исполнителей был Чиж, после развала страны и всяческих реорганизаций ГБ уже давно перешла в чьи-то частные руки, не исключено, что и к мафии, щупальца которой уже куда только не дотянулись и оставались ли еще вообще такие места — представлялось весьма сомнительным…