Это критика
Шрифт:
Дело, в конце концов, даже не в литературе. Может, вы правы, и фильмами обойдемся. Просто тому, кто не знает, не помнит, не хочет помнить, можно внушить все, что угодно. "Тот самый чай! Тот самый вкус!", как убеждала одна реклама. Тот самый вкус будет, если побегать по магазинам, постоять в очередях, а еще вернее, заполучить вожделенный чай в "заказе" (вы, наверное, уже и не помните, что это такое?), с неизбежной нагрузкой в виде неликвидных "Завтраков туриста" и полукилограмма бычьих хвостов.
Но мы куда-то далеко ушли... Вы спрашивали меня о новых именах. Не знаю, можно ли назвать новыми имена,
М.Э.: Возвращаясь к ситуации в критике - насколько, по вашим ощущениям, АРСС справляется с теми задачами, для решения которых создавался?
Л.Б.: В какой-то степени справляется. Но все упирается в один сакраментальный вопрос: "Где деньги, Зин?". Не хватает денег, нет нормального пиара.
Хотя, может быть, АРСС и задает какую-то планку в критике. Сейчас в профессию приходят люди очень образованные, такие как Анна Кузнецова, Илья Кукулин, Кирилл Кобрин, Владимир Губайловский.
С другой стороны, многие несимпатичные мне явления в современной молодой критике тоже растут из эстетики старших товарищей. Мы говорили о критиках, которым плевать на писателя, которые строят свои концепции, поминая при этом Розанова (кстати, Розановых сегодня в литературе, на мой вкус, некоторый переизбыток, тем более, что товар-то, вообще говоря, штучный) и говоря, что критика - это не оценки, а рефлексия. Глядя на них, а также на развитие некоторых премиальных сюжетов, кое-кто из критической молодежи решил, что раз так - все вообще игра. И литература, и, тем более, критика. И с азартом принялись делать свои ставки.
Так что ж мы теперь удивляемся акробатическим этюдам Дмитрия Ольшанского или писаниям Льва Пирогова? Ведь играть так интересно! А если уж все равно играть надобно на чьей-нибудь стороне (такой нынче расклад), то почему бы не припасть к силе, не почувствовать себя ее частью? Ну, хоть частичкой...
Я бы не вспомнил этих персонажей - сами по себе они мне вовсе не интересны (разве что то, как "добровольно и с песнями" летят они прямиком в камеру, хотя за ними, вроде, не приходили), - если бы не окончательно еще истребленная во мне вера в слово. Вернее, печальное знание того, что русские бунты сочиняются не на улицах, а в окружении книг, за письменными столами (теперь - за компьютерами). И что любой фашизм питается речами и дисциплиной. Как это: игры, в которые играют тигры? Но для затравки сгодятся и щенки.
P.S.
Леонид Бахнов - как и предыдущий гость нашей рубрики, Сергей Боровиков, - участвовал в литературном процессе последних лет в качестве не только (не
Вкус Бахнова-редактора достаточно разнообразен. Впрочем, даже по тем именам, которые он называет в интервью, нетрудно заметить его пристрастие к умеренным модернистам, к несколько манерным "стилевикам", к тем, кто уделяет аранжировке не меньше внимания, чем самой мелодии. Это тем более любопытно и вызывает даже некоторое удивление, что Бахнов-критик демонстративно, вызывающе старомоден. У кого еще сегодня можно найти в практически нетронутом виде эту стилистику ранних 90-х или, скорее, даже поздних 80-х?
В Бахнове интересно именно это сочетание своеобразного эстетизма и откровенной социально-политической ангажированности. С одной стороны, "писатели позабыли осудить коммунизм в самих себе", с другой - любовь к Андрею Геласимову, Афанасию Мамедову, Асару Эппелю, то есть к авторам, которые, по моим представлениям, вовсе находятся вне этого круга проблем. "Литература сама перестала считать себя общественно значимым делом и добровольно отказалась от попыток объяснения того, что с нами происходит, передав эти функции публицистике", - с грустью констатирует Бахнов. И тут же рядом искреннее недоумение, адресованное критикам внешне куда более "текстоцентричным": "Ребята, премия-то дается за роман, а не за направление... Мы о литературе говорим или о чем?"
Мне кажется, бахновское ретро - это сознательная позиция, ощущение своей миссии, если угодно. "Мне действительно кажется важным сегодня как можно чаще вспоминать о писателях 60-80-х". Брежневскую эру красили черным, теперь начинают отбеливать, но объективной ее картины в общественном сознании не будет еще долго. Провал, отделяющий нас от последних советских десятилетий, - достаточно естественное и, пожалуй, даже неизбежное следствие происшедшего в стране тектонического сдвига. Эпоха перемен всегда сопровождается чем-то подобным:
Повесть наших отцов,
Точно повесть
Из века Стюартов,
Отдаленней, чем Пушкин,
И видится,
Точно во сне...
Но и позиция, построенная на попытке внятно изложить "повесть отцов", не менее закономерна. Кто-то же должен занимать эту нишу - назовем ее просветительской.
Михаил Эдельштейн. Александр ГЕНИС: портрет в 20 тезисах