Это могли быть мы
Шрифт:
Предлагаемые «угощения» состояли из гранулированного кофе, чая в пакетиках и всяческой дешевой выпечки, разложенной на разноцветных одноразовых тарелках. Эта веселенькая деталь почему-то покоробила Кейт. Она посмотрела на Эндрю, который рылся в карманах в поисках мелочи, чтобы внести пожертвование, на котором настаивала Маргарет: «Я предпочитаю быть честной во всем». Она знала, как он не любит оказываться в комнате, где нет ни одного знакомого человека, но он держался изо всех сил.
Кейт старалась не спускать глаз сразу со всех, мысленно пытаясь вести сразу два списка – чей ребенок от какого недуга страдает и кто из женщин одет лучше остальных. Втайне она, должно быть, надеялась наконец-то найти подругу, которую можно пригласить
– Эйми, – вздохнула Маргарет. – Вы снова опоздали.
Кейт и сама не могла сказать, как вышло, что они с Эйми сразу же, в тот же день подружились. Впрочем, Эйми не оставляла особого выбора. Она просто начинала разговаривать, выкладывая о себе все, словно выворачивая сумочку в поисках ключей. Приступы клинической депрессии, детство в зажиточной семье в Эссексе, с пони и «рендж-ровером». Все это пошло прахом из-за наркотиков: вскоре после двадцати семья выкинула ее, жертву кислотной музыки, из дома, потом она забеременела от Кита, хозяина сети спортзалов, который взял ее на работу инструктором по аэробике. Эйми прекрасно понимала историю собственной жизни. Подаче рассказа о тяжелой жизни она научилась, смотря ток-шоу Джереми Кайла. Даже рождение сына с тяжелой инвалидностью обескуражило ее ненадолго.
– Я все равно его любила. Ты понимаешь, Кейт? Он же все равно мой сын. Но Кит… он этого не понимал. Ему нужен был просто маленький сорванец, который сидел бы у него на плечах во время футбольных матчей.
В итоге Кит ушел. Вернее, заставил уйти Эйми и Дилана, и теперь они ютились в квартире в дешевом районе Бишопсдина, а к Киту в просторный особняк с пятью спальнями въехала одна из инструкторов по пилатесу – «Викки, костлявая сука». Даже это не сломило Эйми. Но, глядя, как она притоптывает ногами в здоровенных кроссовках, стоя на холоде возле церкви, Кейт подумалось, что когда Дилан подрос и с ним стало труднее справляться, даже она начала давать слабину. Она даже перестала приводить его на встречи, чтобы он не обижал детей помладше.
– Даже думать не хотела обо всех этих группах, когда он был маленьким, – говорила Эйми, глядя на сырые церковные стены. – Но теперь не знаю, что с ним делать. Он легко может меня вырубить, если захочет. Писается, постоянно видит кошмары и целыми ночами плачет и кричит. Это пугает, Кейт.
Она была из тех людей, которые могут запросто положить ладонь тебе на руку и назвать тебя по имени, словно заверяя в своем внимании, и Кейт с удивлением поняла, что ей это нравится. Она поняла, что все ее прежние друзья – те, кто испарился после рождения Кирсти, – были вежливыми представителями среднего класса, скрывавшими свои чувства за глянцевыми волосами и натянутыми улыбками. И вот Эйми – нервная и эмоционально нестабильная, расхаживающая зимним вечером с голым пупком. Но она стала первым человеком за долгие годы, который, казалось, на самом деле ее понимал.
В дверях появился свет – вышла Маргарет в своем цветастом наряде.
– Кто здесь? У нас нельзя курить.
– Мы на улице, – ответила Эйми, бросая на нее угрюмый взгляд точь-в-точь как строптивые девчонки из школы, с которыми Кейт всегда хотелось подружиться.
– Что ж… Пора на групповую беседу.
– Идем,
Она взяла новую подругу за руку и потушила сигарету о стену другой рукой, и Кейт ощутила давно забытое чувство. В этой разнородной, пестрой группе она чувствовала себя спокойно.
– Теперь ему восемнадцать, и приходится бороться за все, – говорила Эйми. – Подгузники, я на них разорюсь, девчонки. Коляска, поручни, сиделки – уже не знаю, в чем нам откажут дальше. Это пугает.
Они встретились за чашкой кофе в городе вместе с еще одной мамой из группы – Кейт немного обидело то, что она оказалась не единственной присутствующей при исповеди Эйми. Сара была милой и простодушной, и ей еще не было тридцати. Говорила она с акцентом уроженки Сент-Люсии, что все еще было необычно для преимущественно белого города, где жила Кейт. Ее шестилетний сын Алексис страдал миодистрофией Дюшенна, уже был прикован к инвалидному креслу, и, скорее всего, ему не светило дожить до двадцати. Он сидел неподалеку, оглядываясь вокруг с пытливым любопытством, хотя у него уже возникали проблемы с речью. Кирсти была в своей коляске, а Дилан, сын Эйми, сидел за соседним столиком. На нем была каска, которую приходилось носить, чтобы он не разбивал себе голову. Кейт видела, как люди поглядывали на него, и ощущала знакомый прилив злости и ужаса от того, что ожидало в будущем Кирсти.
Сердце колотилось от осознания того, в чем она собиралась признаться.
– Вы когда-нибудь задумывались… ну… почему именно я? – говорила теперь она. – Это нечестно. У всех вокруг просто есть здоровые дети, которые вырастут и будут жить своей жизнью, а у нас… вот. Я просто не могу и не чувствую себя так же, как они. Как все эти счастливые мамочки. Я просто этого не чувствую.
Она уловила это – короткий обмен взглядами между Сарой и Эйми. Значит, даже между ними были вещи, о которых нельзя было говорить.
– Мне всегда кажется, что он был послан мне с какой-то целью, – с сомнением произнесла Сара.
Кейт запоздало заметила на ее гладкой груди распятие. Ну конечно. Для нее все выглядит иначе.
– Господь знал, что мне по силам справиться, и я справляюсь. К тому же он такой удивительный! Он так полон любви, радости! В самом деле!
Она говорила от всего сердца. Она улыбалась, глядя на своего сына, наверное, думая о том, как сильно должна любить мальчика в то короткое время, которое ему отпущено.
– Понимаю, что это трудно, Кейт, – сказала Эйми. – Но они все равно – наши дети. Разве не так? Все работает точно так же. Ты понимаешь, о чем я? Любовь.
Кейт энергично закивала.
– Да, разумеется! Я иного и не имела в виду! Господи, нет, конечно.
Но это работало не так. Во всяком случае, для Кейт. И дело ведь было не в Кирсти, верно? Потому что и к Адаму она не испытывала той любви, о которой они говорили. Она спрятала эту мысль в темный уголок, притворившись, что ее просто неправильно поняли, а вскоре Сара сказала, что пора везти сына домой, и Эйми тоже встала, приступая к долгому процессу сборов Дилана в путь. Она чмокнула Кейт в лоб, но Кейт понимала, что ее осуждают. Даже среди людей, которым было труднее, чем ей, она была недостаточно хороша. Она сидела, чувствуя, что Кирсти пора везти домой: дочь начала плакать, и ее плач переходил в громкие вопли. Она потерпела неудачу. Она просто не была на это способна. Быть матерью, женой. Любить.
– Кейт? Это ты?
Она не сразу вышла из ступора, покачивая коляску. Подняв голову, она увидела говорящего, и вдруг устыдилась неухоженных волос и мешковатых джинсов.
– Ой! Привет…
Дэвид Макгрегор. Ее прежний начальник на телестудии, который когда-то взял ее на работу. Он был в костюме, подтянутый и красивый, хоть и старше ее лет на десять. Кейт не видела его с того дня рождения три года назад. Она вспомнила, как рада была, когда он пришел и увидел ее дом и то, как здорово она все организовала на вечеринке.